В апостольских посланиях Иисус Христос мыслился как вочеловечившийся Бог, но суть этого Боговоплощения апостолами подробно не разбиралась. Касаясь вопроса о Его домирном бытии (т.е. чем же был Сын до того, как вочеловечился в конкретную личность – Иисуса Христа), в апостольские времена говорили, что Он пребывал в Боге от вечности (изначально, всегда) и сошел от Бога для сотворения мира. Но подробнее этот вопрос не разбирался: первые христиане были по большей части люди простые, без философского и богословского образования, а ранние опыты богословской науки у них могли появиться лишь тогда, когда в церковь вступили лица философски образованные. Отправной точкой христианского богословия стало знаменитое начало Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово (Логос), и Слово (Логос) было у Бога, и Слово (Логос) было Бог. Оно было вначале у Бога. Все через Него начало быть, что начало быть». Первые христианские писатели, отталкиваясь от этих строк, стали развивать учение о Христе как воплощенном Логосе. Однако этот греческий термин имеет более широкую семантику, чем русское понятие «Слово», каким обычно переводится. В частности, «Логосу» в греческом языке синонимично понятие «Разум». Но в богословие термин пришел не из обиходного языка, а из древнегреческой философской лексики, причем философы также давали ему несколько значений. Для них Логосом, прежде всего, был идеальный божественный мир – совокупность идей (или первообразов), которые осуществляются в материальном мире. Вместе с тем Логос – это отражение Божественного в материальном. Говоря о Логосе, философы давали понять, что это Бог не Сам-в-Себе, а в действии, в осуществлении творения. Христиане, восприняв этот языческий по существу термин, отождествили с Логосом (Словом) второе лицо Троицы – Бога Сына. С одной стороны, это позволило многим язычникам, глубоко впитавшим идеи греческой философии, уразуметь христианское учение. Когда Бога Сына называли Логосом, для них сразу становилось понятным,  что Сын – это посредник между Абсолютным Богом (Богом Отцом), пребывающим в Себе, и материальным миром. Но, с другой стороны, это порождало много новых трудноразрешимых вопросов. Прежде всего, в такой интерпретации Бог Сын (или Слово-Логос) неизбежно воспринимался как божество низшее, сотворенное, подчиненное Богу Отцу, а во-вторых, возникали сомнения в его изначальности и совечности Богу Отцу. Поскольку Логос есть как бы изреченное Слово, Которым Бог Отец творит мир, то его рождение следовало считать, скорее, предмирным, а не извечным. Те же, кто не поддавались этим сомнениям и считали Бога Сына по существу равным во всем Богу Отцу, неизбежно приходили к другой проблеме: получалось, что Бог не един, а изначально множественен, что подрывало самые основы монотеизма, провозглашенного Ветхим Заветом и принятого Новым Заветом. Одной из ранних попыток преодолеть эти затруднения и примирить Троичность с Единством стало учение монархиан. Его основоположником считается некий Праксей, прибывший в Рим в 70-х гг. II в. О его собственном вероучении сохранились лишь отрывочные сведения, причем исходящие от его противников. Пишут, что весь Ветхий Завет сводился для него к единственной фразе: «Я Бог и нет другого, кроме Меня», а Новый Завет – к словам Иисуса, вроде «Я во Отце и Отец во Мне» или «Я и Отец одно». Исходя из этого, Праксей считал, что понятие «Сын» есть лишь название человеческой, небожественной стороны в Иисусе Христе, а по сути Своей Иисус Христос есть Сам Бог Отец, который из невидимого сделался видимым. Иначе говоря, Сам Бог Отец страдал на кресте и умер, но не по божеству, а по человечеству.