Противоположность между делом и досугом, между деятельностью и созерцанием, между общественным и частным, наметившаяся ещё в предшествующем периоде, достигает теперь предельной остроты. Обострение социально-политической борьбы в Риме резко повышает значение красноречия. Торжественное красноречие отходит в тень, на Форуме царит красноречие политическое и судебное: политическое как средство воздействия на сенат и народное собрание (пропаганда), судебное как средство опорочить политического противника («чёрный пиар»). Школой римского красноречия была греческая риторика. Предубеждения были сломлены, аристократы и выходцы из простонародья одинаково учились красноречию у греческих учителей, приноравливая их уроки к своим возможностям и потребностям. Не случайно первый после Аристотеля (384–322 гг. до н.э.) связный курс риторики, обобщающий весь опыт эллинистической теории, дошёл до нас не в греческом, а в латинском изложении, сжатом и толковом. Римляне, приезжавшие в Грецию учиться красноречию, естественным образом попадали, прежде всего, под влияние азианства: диалектные различия между азианством и аттицизмом, конечно, на латинском языке были непередаваемыми, а стиль азианства, эффектный и броский, производил на них гораздо большее впечатление. Под влиянием азианского стиля находились все виднейшие ранние римские ораторы, в том числе и молодой Марк Туллий Цицерон. Поколение же его младших современников, уже отчасти разочарованное в политике и склонное к уходу в учёность и эстетство, обратило внимание на новую александрийскую моду и объявило себя «аттицистами». Но так как подлинная суть греческого аттицизма (имитация аттического диалекта) латинской передаче не поддавалась, то вместо языковых задач римские аттицисты выдвинули на первый план стилистические. В целом I век до н.э. исследователи условно называют веком эклектизма (как II век до н.э. – веком скептицизма). Эклектизм, содержащий в себе элементы разных философских систем, был своего рода идейной консолидацией римского правящего сословия, поэтому он охотно принимал на себя активную политическую роль, обращаясь к правящему сословию и находя в нём живейший отклик. Именно эклектизм стал идеологией той культурной верхушки сенатской аристократии, которая окончательно укоренила греческую образованность на римской почве. Единственными поэтами того времени, сочинения которых до нас дошли полностью (или почти полностью), являются Тит Лукреций Кар (около 99 – 55 гг. до н.э.) и Гай Валерий Катулл (около 87 – около 54 гг. до н.э.). При этом если Лукреций олицетворяет уход от действительности в мир мысли, то Катулл – уход от действительности в мир чувства. В творчестве философа-материалиста и гениального поэта Лукреция римское свободомыслие достигло своей высочайшей вершины. Его поэма «О природе вещей» осталась в истории мировой культуры как оптимистический гимн познанию ради познания, но для самого автора и его современников цель поэмы была иной. Последовательно проводя в своей поэме материалистическую точку зрения на мир, отрицая существование богов и разоблачая вред религии, Лукреций сумел подняться и до понимания её корней религии и причин живучести. Исходным пунктом служила мысль о бедствиях родины, о терзающих римское общество пороках – честолюбии и алчности, к которым Лукреций прибавляет ещё и похоть. Причину этих пороков он видит в суеверном страхе смерти и жажде жизни, стремлении взять от жизни всё; это чувство поддерживается традиционной религией, внушающей страх перед богами и загробной жизнью. Здесь следует сказать, что именно в эпоху гражданских войн в Риме бурно распространяются мистические религии с учением о загробных муках и блаженстве (об одной из них (малоазийском культе Матери богов) подробно говорится во второй книге поэмы). Поэтому для того чтобы изгнать пороки, необходимо, по мнению Лукреция, изгнать из душ религиозный страх; показать, что мир не управляется богами, а развивается по собственным незыблемым законам материи; что земля и человек являются ничтожно малой частью этого вечно меняющегося мироздания; и что смерть – не индивидуальное бедствие человека, а общий закон развития Вселенной. Это – сквозная мысль поэмы. В ней автор показывает, что смерть не есть уничтожение, а лишь перераспределение материи в Космосе; что всё возникающее разрушается, а Вселенная представляет собой бесконечное множество целых миров, порождающихся и гибнущих во всём, что в них обретается; что и душа, будучи материальна, распадается вместе с телом, так что смерть для неё не страдание, а избавление от страданий; что движение человечества к культурной зрелости трагически оттенено движением земной природы к бесплодной старости. Поэма завершается величественным предвестием торжества смерти на земле – описанием моровой язвы в Афинах (по историку Фукидиду; около 460 – около 400 гг. до н.э.). Только так, растворив мысль о собственной смерти в мысли о всеобщей смертности, человек может отрешиться от жажды жизни и погони за жизненными благами, обретя покой мудрости и глядя на мир, как путник с твёрдой земли смотрит на морские бури и крушения кораблей.