Автор ссылается на мнение Жака-Бениня Боссюэ и соглашается с ним в том, что книги Жанны Марии Гюйон «потрясают всё основание христианства»; упоминает об их осуждении «собором во Франции и папой в Риме» как «преисполненных заблуждений квиетизма»; отмечает, что единственной целью перевода подобных сочинений на русский язык может быть желание «развратить русских читателей». По предложению А.С. Шишкова, которого поддержал Санкт-Петербургский митрополит Серафим (Глаголевский), Святейший Синод принял в мае 1825 г. определение по поводу рассылавшихся А.Н. Голицыным книг мистиков, в том числе всех изданных сочинений Жанны Марии Гюйон: «Отобрав оные книги неотменно от всех... мест и лиц и запечатав казёнными печатями, хранить впредь до особого о них предписания..., и если до сведения дойдёт, что подобные книги производятся в продажу или имеются у кого рукописные, не менее печатных вредные, и посредством коих хозяева их рассевают лжеучения, то, уведомляя местные гражданские правительства для отобрания тех книг, представлять оные с замечаниями Святейшему Синоду». Во исполнение распоряжения Синода книги конфисковывались как в духовных библиотеках, так и у книготорговцев. Несмотря на цензурный запрет сочинений квиетистов, в XIX в. они имели ограниченное хождение в некоторых группах русских сектантов духовно-мистического и протестантского направлений (например, у молокан, духоборцев, последователей различных русских течений пиетизма). Сформировавшееся ко второй половине XIX в. отношение православной церкви к квиетизму было точно выражено Феофаном Затворником (1815–1894 гг.) при оценке религиозных взглядов М.М. Сперанского. Не соглашаясь с обвинителями М.М. Сперанского, считавшими, что тот был убеждённым квиетистом и в силу этого отступил от православия, Феофан Затворник отмечал, что в православной церкви не отвергается представление о том, что «истинная христианская жизнь есть жизнь, доставляющая глубокий покой, сокровенная и таинственная»; по его мнению, пример М.М. Сперанского показывает, что, будучи соединённой с православной церковной жизнью, западная мистика перестаёт оказывать пагубное воздействие на человека и становится лишь средством проявления индивидуальной религиозности; вместе с тем вне церкви религиозность квиетистов и мистиков является пустой, ложной и уводящей с пути спасения. Оценивая квиетизм в целом как религиозное явление, Феофан Затворник писал: «Мистицизм и квиетизм суть болезненные порождения ложно направленной религиозности. Они являлись и возможны были только на западе, в отпадших от св. Церкви христианских общинах, и преимущественно во время брожения умов, произведённого протестантством и реформацией. Они искали доброго дела – живого общения с Богом, но не тем путём искали; а главное, надеялись своими усилиями и как бы по праву завладеть тем, что надлежало ожидать от милости Божией и что надлежало принять как дар этой милости. В напряжениях этой самонадеянной самодеятельности разгоралось воображение и порождало мечтательные ожидания, которые, как жарко желаемые, скоро показались и сочтены исполнившимися, и цель трудов достигнутою. Всё это раскрашивалось самыми привлекательными красками и представлялось в образах прелестных, в мечтательных заоблачных созерцаниях. Писания их завлекают, – ибо говорят о дорогих сердцу предметах, но они только манят, а ничего не дают. Это отличительная черта всех их».