По Гегелю, в истинном процессе бытия и мышления субстанция становится субъектом или духом. И если он делал особенное ударение на термине «становится», то из этого не следует, чтобы он отрицал два другие: он устранял только их отдельность. За Гегелем должна быть признана огромная заслуга решительного установления в науке и общем сознании истинных и плодотворных понятий процесса, развития и истории, как последовательного осуществления идеального содержания. В действительности всё находится в процессе: не существует никаких безусловных границ между различными сферами бытия, нет ничего отдельного, несвязанного со всем. Рассудочная мысль создала повсюду пределы и рамки, несуществующие в действительности. «Абсолютная» философия разрушила этот фиктивный мир и с этой стороны, несомненно, достигла примирения и отожествления между знанием и действительностью. От этого разрушения твёрдых и неподвижных понятий и определений сильно пострадали предвзятые мнения и закоснелая умственная привычка находить везде готовые и неизменные предметы, но зато выиграла истина. Наука приобрела во всех сферах генетический и сравнительный метод, общее миросозерцание расширилось и одухотворилось, а под незаметным влиянием этого теоретического прогресса увеличилась свобода и взаимное проникновение жизненных отношений. Характерное для гегельянства требование от идеи, чтобы она оправдывала свою истинность осуществлением в действительности, и, с другой стороны, требование от действительности, чтобы она была осмысленной, т.е. проникнутой идеальным содержанием – это двойное требование могло, конечно, оказывать лишь самое благотворное нравственное влияние на подчинявшееся ему сознание. Но в этих же самых пунктах философии Гегеля сказывается и оборотная её сторона. Если процесс есть истина для конечных вещей и явлений, ибо он избавляет их от их ограниченности, то никак нельзя допустить, чтобы и сама абсолютная истина существенно зависела от этого процесса. Между тем, по Гегелю, хотя абсолютное и есть в известном смысле prius процесса, т.к. оно есть вечно, однако своего совершенства, как само сознающее, оно реально достигает только через процесс в его высшем проявлении – человеческом духе. Справедливо настаивая в принципе на совершенном соединении бесконечного и конечного, Гегель на деле не уравновешивал этих двух терминов истины, а решительно склонял чашу весов на сторону конечного. Верно усматривая в жизни природы и человека  имманентную силу абсолютной идеи, движущей мировым процессом и раскрывающей себя в нём, Гегель неосновательно смешивал эту душу мира с самим абсолютным, как таким, которое, однако, по своему понятию будучи чистым актом (actus purus) или вечно осуществлённая энергия, непосредственно входить в мировой процесс не может и в известном смысле всегда остаётся трансцендентным. С другой стороны, правильно определяя истину знания, как тожество мышления и действительности, Гегель слишком узко понимал эту последнюю. Из полноправного элемента познавательного процесса действительность нередко превращалась у него (как и у Шеллинга, которого он сам за это порицал) в искусственную иллюстрацию какой-нибудь отвлечённой формулы. Истинная наука предполагает неопределённо-широкий эмпирический базис. Не отрицая этого в принципе, Гегель на деле вовсе не считался с возможностью будущих открытий в науке и новых явлений в историческом процессе. Провиденциальное предостережение, которое он получил относительно этого в начале своего поприща, мало на него подействовало. Его философия истории ещё больше чем философия природы, представляет собой сильнейшую самокритику гегельянства с этой стороны.