Таким образом, познание божественных совершенств оказывается мистическим опытом погружения в божественную жизнь и полноту божественной любви. Подобный опыт ценен сам по себе, он есть начальная стадия мистического созерцания, однако, согласно Дионисию Картузианцу, предающаяся созерцанию душа способна подняться и ещё выше. Это мистическое восхождение начинается с осознания того, что по сравнению с божественным совершенством любые человеческие наименования жалки и недостаточны. Поэтому созерцающий перестаёт созерцать Бога в зеркале творения и вступает на путь «отрицательного богословия». Он начинает созерцать Бога как «не-благого», «не-мудрого» и т.д., поскольку эти атрибуты, взятые от творения, не способны выразить то, что реально есть Бог по Своему существу. Дионисий Картузианец иногда говорит в этом аспекте о Боге как «пре-», «сверхблагом» (superbonissimus), «сверхмудром» (supersapientissimus). Подобная неизречённость Бога заставляет созерцающего безмолвно преклониться перед Его величием и вместе с тем зажигает в душе человека огонь любви, стремящейся стать причастной величию Божества. Когда любовь к Богу в человеческой душе очищается и усиливается, так что сам человек превращается в движение этой любви, божественная благодать на недолгое время приоткрывает для человека завесу тайны и допускает его во внутреннее святилище божественной жизни – речь идёт уже не о познании, а о единении. По словам Дионисия Картузианца, «посредством этого созерцания ум соединяется с Богом как с необъятным и непознанным, как с бесконечным океаном и с облаком..., хотя по Своей природе (Бог) есть наиболее ярчайший (supersplendidissimum) свет». Это созерцание не познаётся человеческим разумом, но «проливается (в душу) как обжигающий огонь святой любви». Итогом созерцательного возвышения человека, считал Дионисий Картузианец, является именно такое «превращение знания в любовь», в учении о котором он следует тезису Григория Великого: «amor ipsa notitia est» («сама любовь есть познание»). Согласно этому тезису, любовь является особым родом познания, к которому разум как таковой не способен. Благодаря «горению божественной любви» душа проникает туда, куда невозможно проникнуть знанию. Однако, проникнув в средоточие божественной жизни, любовь «приглашает» туда и познание и соединяет ум человека с Богом настолько тесно, насколько это возможно для человеческих способностей. Дионисий Картузианец подчёркивал, что всё изложенное недоступно пониманию того, кто сам деятельно не практиковал это, поскольку слова способны передать лишь ничтожную часть переживаемого человеческой душой при её мистическом возвышении к Богу. Глубина мистических переживаний не мешала ему проявлять активный интерес к окружающей его церковной жизни. Дионисий Картузианец ясно осознавал её общий упадок, тяжело переживал факты развращённости высших служителей католической церкви, призванных блюсти чистоту веры и нравственности, указывал на необходимость серьёзных реформ и предупреждал о грядущих тяжёлых потрясениях для церкви, если эти реформы не будут проведены. В сочинениях он активно обсуждал обязанности светской и церковной власти в общем деле организации церковной жизни, излагал воззрения на ту роль, которую в реформировании церкви должны играть отдельные представители её иерархии: диаконы, священники, епископы.