Т.А. Миллер выполнила также ряд фрагментарных переводов отцов «Добротолюбия» в сборнике «Памятники византийской литературы IX–XIV вв.» (М., 1969 г.). «Метод священной молитвы и внимания» (сочинение, приписывавшееся Симеону Новому Богослову) переводился А.И. Сидоровым и Алексеем Георгиевичем Дунаевым (А.Г. Дунаев перевёл также принадлежащий Марку Эфесскому трактат «О словах святой молитвы “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя”»). Илья Михайлович Носов перевёл заново некоторые тексты Симеона Нового Богослова, Илии Экдика и Феолипта Филадельфийского. Другую группу переводов составляют тексты из греческого «Добротолюбия», не вошедшие в русское «Добротолюбие». Толкование «На молитву “Отче наш”» Максима Исповедника и «Главы естественные, богословские, этические и практические» Григория Паламы были переведены А.И. Сидоровым. «Святогорский томос» Григория Паламы, переведённый в XIX в. епископом Порфирием (Успенским), был вновь переведён дважды – Т.А. Миллер и Борисом Александровичем Нелюбовым. В 1988 г. в журнале «Православный путь» был опубликован русский перевод сочинения «О словах святой молитвы (Иисусовой)», выполненный, как полагают исследователи, архимандритом Амвросием (Погодиным). В книге игумена Петра (Пиголя) «Преподобный Григорий Синаит и его духовные преемники» дан анонимный перевод «Лествицы» Феофана Монаха (фрагментарный перевод был выполнен ещё епископом Порфирием (Успенским) – «История Афона». СПб., 1892 г. т. 3). Таким образом, к настоящему времени почти все 60 сочинений, вошедших в греческое «Добротолюбие», переведены на русский язык (более половины из них переводились не один раз). Единственное исключение составляют «Главы» Каллиста Ангеликуда, добавленные во второе издание греческого «Добротолюбия» и до настоящего времени не переведённые на русский язык (на славянский язык они были переведены Паисием). Славянское «Добротолюбие» Паисия, а позднее русское «Добротолюбие» Феофана, выдержавшие несколько изданий, стали «настольными книгами» русских подвижников XIX–XX вв., послужили духовному просвещению простого народа и отчасти интеллигенции. Протоиерей Георгий Флоровский писал о значении «Добротолюбии» в деле духовного возрождения России: «Издание словено-русского Добротолюбия было событием не только в истории русского монашества, но и в истории русской культуры вообще». Славянское «Добротолюбие» было одной из келейных книг Серафима Саровского; по наблюдению Ивана Михайловича Концевича, он «всецело проникается духом Добротолюбия... многие его наставления и советы взяты оттуда». «Добротолюбие» с благоговением упоминали оптинские старцы Макарий (Иванов) и Амвросий (Гренков). Автор «Откровенных рассказов странника» считал «Добротолюбие» своеобразным аскетическим истолкованием Священного Писания («Откровенные рассказы странника духовному своему отцу». П., 1989 г.). Старец середины XIX в. Адриан Югский называл «Добротолюбие» «чудотворной книгой» и «прямой дорожкой в рай» (он занимался подвигом 40-дневного неядения, читая «Добротолюбие»). По рекомендации Филарета (Дроздова) «Добротолюбие» должно было пополнить библиотеки мужских общежительных монастырей.