Разрабатывая проблему вечности мира, Боэций не пытался перенести на латинскую почву оригинальные взгляды Аристотеля, но продолжал традицию их теологического толкования с учётом нового вызова для христианской мысли, содержавшегося в сочинениях Аверроэса. Именно в связи с этим исследователи рассматривают его учение об истине, которое нередко воспринималось как учение о двойственной истине: физик говорит истину, отрицая, что «мир и первое движение новы в силу естественных начал», поскольку они действительно новы, но не в силу естественных, а в силу сверхъестественных начал, т.е. Божественного творческого акта (а это и есть истина теолога). Для понимания позиции Боэция важным также является различение двух смыслов истины, явно им не проводимое, но несомненно подразумеваемое. Попытки увидеть здесь деление истины на абсолютную (теологическую) и относительную (философскую) безосновательны, поскольку привносят в рассмотрение вопроса категории, чуждые средневековому пониманию истины. Строению средневековой мысли более соответствует деление на истину in re (в вещи) и истину in intellectu (в мышлении или в понятии), т.е., если следовать формулировке, предложенной Иоанном Дунсом Скотом, на воспринимаемую человеком истину бытия и формируемую человеком истину суждения: «Истина понимается или в смысле основания истины в вещи, или в смысле истины, находящейся в складывающем и делящем (понятия) акте разума». В свою очередь, тварная истина всякой вещи основывается на нетварной истине божественной идеи (замысла и смысла) данной вещи. Подобное понимание истины, общее для всего Средневековья, находит чёткое выражение в словах Фомы Аквинского: «Нетварная истина и Божественный разум – это истина не измеренная и не созданная, но истина измеряющая и создающая двойную истину, а именно, одну (истину) в самих вещах, насколько она создаёт их соответственно тому, чтó они есть в Божественном разуме; и другую (истину), которую она создаёт в наших душах и которая является истиной лишь измеренной, но не измеряющей». Таким образом, понятие истины для философов Средних веков оказывается двуосмысленным: истина обозначает одновременно и реальное положение дел, и внутреннюю логическую непротиворечивость определённых положений и заключений, которые совсем не обязательно должны соотноситься с реальностью. Разбираемое Боэцием положение «мир вечен» может быть истинно лишь во втором, но не в первом смысле, поскольку эмпирическая верификация его невозможна. Поэтому, строго говоря, оба положения («мир вечен», «мир имеет начало») могут быть истинными как высказывания, но ни одно из них не может быть проверено разумом, т.е. не может быть доказано в философии, о чём ясно говорит и сам Боэций: «Никакой человеческий разум не в состоянии показать, что первое движение и мир новые, равно как не может показать и то, что они вечны». Таким образом, снимается вопрос о двойственной истине: суждение «мир вечен» (как и любое сходное метафизическое положение) истинно лишь в том узком смысле, в каком оно описывает некую возможность, следующую из других возможных допущений, т.е. здесь истинность эквивалентна непротиворечивой выводимости и никак не связывается с реальным положением дел.