В фокус критики сложившегося (субъект-объектного) типа рациональности попадает, прежде всего, то, что в его рамках человек либо теряет свои субъектные качества, выступая функционально в качестве объекта изучения, либо сводит их к узко прагматично артикулированным, т.е., опять же, теряет, выступая в качестве субъекта деятельности по преобразованию объекта, который интересует его исключительно с точки зрения возможного покорения. В этом смысле развитие классического типа рациональности оценивается философией неклассического типа (Хайдеггер, современная философия техники в своем антитехницистском векторе развития: Мэмфорд, Ф. Рапп, Х. Шельски и др.) как угроза человеческому в человеке. По оценке французского историка науки и философии Александра Койре (1892–1964 гг.), мир классической культуры – это мир, «в котором, хотя он и вмещает в себя все, нет места для человека». Негативные последствия этого раскола мира «на два чуждых друг другу» артикулируются также в экологическом и в гносеологическом планах: предметный релятивизм имеет своим следствием релятивизм когнитивный, – «существование двух миров означает существование двух истин; не исключено, однако, и другое толкование – истины вообще не существует». В контексте постмодернистской философской парадигмы разрушение классической субъект-объектной оппозиции, определявшей предметность и специфику философии как концептуальной системы, фундирован исходным постмодернистским отказом от самой идеи семантико-структурных оппозиций. Пространство текста задается постмодернизмом как то пространство, где субъект и объект изначально растворены друг в друге: человек как носитель культурных языков (семиотических кодов) погружен в языковую (текстуальную) среду. «Сценическое пространство текста, – писал французский эстетик, критик и философ Ролан Барт (1915–1980 гг.), – лишено рампы: позади текста отнюдь не скрывается некий активный субъект (автор), а перед ним не располагается некий объект (читатель); субъект и объект здесь отсутствуют. Текст сокрушает грамматические отношения: текст – это то неделимое око, о котором говорил немецкий поэт-мистик, философ и богослов Ангелус Силезиус (1624–1677 гг.): «Глаз, коим я взираю на Бога, есть тот же самый глаз, коим он взирает на меня». Фактически, в постмодернистской системе отсчета, понятия субъекта и объекта могут быть конституированы лишь в спекулятивных и односторонних концептуальных срезах ситуации текстовой семиотической тотальности. Однако разрушение субъект-объектной оппозиции в контексте постмодернистского типа философствования далеко не исчерпывается ее распадом, – оно гораздо глубже и предполагает утрату статуса возможности для всех компонентов этой оппозиции, т.е. фундаментальное расщепление определенности как объекта (предметности как таковой), так и субъекта, «Я» (парадигмальная фигура «смерти субъекта»). Базовая для постмодернизма критика референциальной концепции (т.е. порождаемая конкретным речевым актом соотнесенность имён, входящих в состав высказывания, с объектами внеязыковой действительности) знака и отказ от самой идеи возможности внетекстового означаемого приводит к тому, что понятие «объект» в классическом его понимании в принципе не может быть конституировано в контексте постмодернистского типа философствования. Соответственно, любая попытка такого конституирования может иметь своим результатом лишь симуляцию внезнакового феномена – то, что П. Ван ден Хевель обозначил как «украденный объект». Не случайно постмодернизм в зачине каждого (даже – в ретроспективе – классического) текста усматривает предполагаемое «слово Esto (пусть, например... предположим...)» (Р. Барт).