Борьба между этими двумя тенденциями есть проявление извечного противостояния между обычным правом (адат) и религиозным законом (шариатом). «Народный ислам» негласно канонизировал не только местных «святых», но и домонотеистические верования. Тем самым он законсервировал родовую основу конфессиональных общин, обусловив локальные различия в исламе, препятствующие образованию более широких религиозно-политических общностей. Адаптированные к местным культам, суфийские обряды и духовные ценности в форме традиций местных шейхов-наставников настолько переплелись с идеологическим функционированием рода и общины, что стали восприниматься в качестве неразрывной части народной культуры, чем они, в сущности, и являются. Кардинальные политические изменения без разрушения сложившейся системы взаимоотношений внутри религиозной общины в таких условиях практически невозможны. Чеченскому конфликту последнего десятилетия присущи многие черты, характерные для религиозно-политических столкновений на Северном  Кавказе. Начало каждой военной кампании сопровождается объявлением газавата. Руководители военных отрядов, состоящих из современных муджахидов («участвующие в джихаде»), называются амирами (руководители отрядов газиев в XI–XII вв. именовались светским титулом султан); убитые в боях муджахиды объявляются шахидами, представители противоборствующей стороны – кафирами. Как и во времена имама Шамиля, в Чечне был создан особый тип исламского государства, в котором активно внедрялись нормы шариата. Невзирая на значительную нехватку знатоков мусульманского права и отсутствие необходимых условий и предпосылок, светское судопроизводство было искусственно заменено на шариатские суды. Во многих местах это произошло наперекор сложившейся исторической традиции: споры уголовного характера у горцев обыкновенно решались согласно нормам обычного права, а на основании шариата разбирались лишь гражданские дела. В условиях дагестанского нагорья была предпринята очередная попытка создания имамата. На общем фоне событий чеченского конфликта эти действия носили маргинальный характер. Этнополитический конфликт в регионе так и не приобрел форму межконфессионального противостояния, поскольку интеграция локальных форм ислама в политическую систему России в основных чертах уже давно завершена. Осмысление драматических событий на Северном Кавказе – задача неблизкого будущего, однако уже сейчас на материале новейшей истории можно подтвердить следующую закономерность: реакция традиционных обществ на резкие изменения общественно-политических условий почти всегда имеет тенденцию к отторжению. Это объясняется тем, что близкий к классическому типу род/клан (тейп, тухум) обладает чрезвычайно консервативной социальной организацией, и для его адаптации к новым порядкам требуется несравненно больше времени, чем для обществ, родовые связи в которых ослаблены или видоизменены в процессе эволюции. В период политической нестабильности локальные формы ислама приобретают все более выраженную национальную окраску и большую организационную самостоятельность. Было бы упрощением, однако, сводить сложные по составу локальные формы «народного ислама» только к суфизму. Во-первых, потому, что «народный ислам» на Северном Кавказе не включает в себя идею мистического познания Бога, которая, собственно, и составляет сущность любой разновидности суфизма. Во-вторых, число последователей «истинного» (теоретического) суфизма (прежде всего членов кавказских ответвлений (вирдов) суфийских братств накшбандийа и кадирийа) пока еще слишком незначительно, чтобы считать их религиозный опыт преобладающим во всех местных обществах. Современное мусульманское духовенство в России не выдвинуло каких-либо глубоких философских и теологических идей, как, например, на Востоке. Это объясняется, по крайней мере, двумя обстоятельствами: во-первых, ислам в России всегда находился под жестким государственным контролем (и в царской России, и при советской власти), в условиях которого теологическая мысль была не свободна, и, во-вторых, не было единого центра, объединявшего вокруг себя всех мусульман России. Это не означает, что мусульманский мир России не имел в прошлом выдающихся мыслителей. Они были, но их влияние имело, как правило, региональный характер. Современный возрождающийся ислам в России не выдвинул и харизматического лидера, который был бы для всех мусульман безусловным авторитетом, способным их объединить, а некоторые муфтии, претендующие на роль лидеров, таковыми не являются.