Не только государство, но и церковь усиливает строгости: в то время как Первый Вселенский собор требует 12-летнего покаяния, Василий Великий и Григорий Нисский отлучают раскаявшихся преступников до смерти. Таким образом, уже в византийском праве закреплено наказание за отлучение от церкви, и наказание осуществлялось не церковью, а государством, что говорит о том, что христианская церковь изначально нуждалась в государственной поддержке в борьбе с ересями. Её основными опорами остаются философия и риторика. В сфере философии всё былое многообразие школ и течений ещё в III в. сменяется полным господством неоплатонизма, систематически синтезирующего один за другим все оттенки греческого идеализма. Конкуренция христианства вынуждает неоплатонизм оформляться в универсальную мировоззренческую структуру, стремящуюся охватить все области духовного творчества и жизни. В IV в. доминируют Сирийская и Пергамская школы с их усиленным интересом к мистике и магии, в V в. на первый план выходит более сдержанная в своём отношении к мистицизму и более продуктивная в логическом систематизировании своих тезисов Афинская школа (она была закрыта указом императора Юстиниана в 529 г. – и это был концом языческой философии). Особый расцвет в IV в. переживает риторика: для её адептов характерна глубокая убеждённость во всечеловеческом значении своего дела, которая искони была непременной чертой греческого софиста, но в условиях сопротивления христианству получила новый смысл. Искусство слова для них – это залог сохранности последних полисных традиций: риторическая эстетика и полисная этика взаимосвязаны. Двуединство традиционного красноречия и традиционной гражданственности освящено авторитетом греческого язычества – и риторы горячо сочувствуют старой религии и оплакивают её упадок. Христианство (как и все явления в духовной жизни IV в., которые не умещались в рамках классической традиции) для них не столько ненавистно, сколько непонятно. Христианское учение вышло из берегов одной вековой религиозной стихии, чтобы переселиться в другую. Первую, иудейство, оно признало своей колыбелью; вторую, язычество, оно стремилось подчинить себе, вытеснить, заменить собой. Но для этого христианство, прежде всего, должно было точно отличить себя от всего, чем оно не являлось, чтобы предотвратить обратное впадение в иудейство, или предотвратить заглушение евангельского учения примятым, но не истреблённым язычеством. Формально решение давалось без труда: христианство осознавало себя религией Откровения Бога-Творца и Спасителя; и всё, что не входило в это Откровение (писанное и неписанное), было не нужно; всё, что противоречило, было враждебно. Следовательно, задача сводилась к определению объёма признаваемого христианством Божественного Откровения, однако в частностях оставались нерешёнными следующие вопросы: во-первых, об относительном весе иудейского и специфически христианского Откровения; во-вторых, об отношении Откровения к а) естественным религиям, б) личному религиозному творчеству и в) разуму и его высшему проявлению – науке. Отношение христианства к иудейству и к Ветхому Завету определилось приблизительно к 140 г. следующим образом: догматическое значение получило Послание к Евреям, где проводится мысль, что Ветхий Завет и как Писание, и как факт есть Откровение истинного Бога, но что в нём же самим Богом сделаны ясные указания, что значение его – лишь временное. Ныне же, с пришествием Сына, Ветхий Завет как закон и как обряд отменён, объявлен «изветшавшим», отслужившим своё назначение (этот взгляд зафиксирован в уже упоминавшемся «Диалоге Иустина Мученика с иудеем Трифоном»). Вечный, непреходящий смысл Ветхого Завета христианство находит в его пророчествах и прообразах, поэтому выдвигает на первый план, в центр,  книги пророков и исторические отделы в противоположность евреям, для которых на первом месте всегда стояло Пятикнижие закона. В одну сторону от центра на первом плане христианство поставило так называемых назареев, которые не считают закон и обрезание обязательными для христиан из язычников, исповедуют бессеменное зачатие Христово, апостола Павла признают за истинного апостола, равноправного двенадцати ученикам. Но, будучи по рождению иудеями, они продолжают исполнять закон Моисея, насколько это возможно, из почтения к преданию отцов, и косо смотрят на христиан-иудеев, отстающих от «законной праведности» и не обрезывающих своих детей. На втором плане стоят еретики-эбиониты (обличаемые в посланиях Игнатия Богоносца), которые считают обрезание необходимым для спасения всем и каждому, Христа считают хотя и Мессией, но простым человеком и сыном Иосифа, в апостоле Павле видят вредного лжеапостола.