Главным средством патриаршей власти является учительство в делах веры. Причем защищать церковные догматы и каноны патриарх обязан и перед лицом императора, служа ему наставником в вере. Подобно тому как императору принадлежит прерогатива толкования правовых норм, патриарх обладает аналогичным правом в отношении канонических правил. Это означает, что в церковных делах власть патриарха равна императорской в делах светских. Являясь вселенским, Константинопольский патриарх обладает правом надзора и суда в делах других патриархатов, являясь «патриархом над патриархами». Все остальные восточные патриархи в отношении Константинопольского первосвятителя выступают как местные иерархи.

Эта концепция, имевшая своим источником краеугольные догматы христианской веры, создала цивилизационный алгоритм, применяемый в дальнейшем в государствах, считавшихся веропреемниками Византийской империи. Однако опыт ее практического претворения в жизнь на почве византийской действительности породил острые конфликты, обусловленные реальной ролью императорской власти в жизни и деятельности Церкви.

Не вдаваясь во все подробности, отметим только, что в Византийской империи светское законодательство, исходившее от императоров, определяло практически все стороны церковной жизни, однако в своем законотворчестве императоры не могли выходить за пределы церковных канонов, т.е. светское законодательство не могло противоречить церковному. Вместе с тем церковные каноны становились государственными только в соответствии с санкцией императоров, отчего значение государственных законов могло даже превосходить аналогичную роль духовной власти. Иначе говоря, власть и деятельность императоров простираются на тело и душу, тогда как деятельность патриархов касается одной только души. Император, обладая званием епистимонарха Церкви, определенным образом вводится и в церковную иерархию.

Таким образом, получалась явная асимметрия в положении и значении двух властей в симфоническом единстве священства и царства. Если характеризовать церковное значение византийского монарха, то неизбежно приходишь к аналогии с императорами Древнего Рима, одной из прерогатив которых была функция верховного первосвященника римской религии – Pontifex maximus. Поэтому реальная власть императора в Церкви значительно превышала ту, что была очерчена «Кодексом Юстиниана» и «Эпанагогой» патриарха Фотия. Фактически император в Церкви мог сделать все, за исключением совершения богослужений и вероучительства, но и это не было абсолютным правилом, т.к. царские выходы в соборе Святой Софии во время праздничных богослужений предполагали выполнение монархом некоторых священнодействий. Вторжение императора в вероучительную сферу Церкви в ряде случаев также допускалось и даже считалось обязательным.

Следует сказать, что византийские императоры считали себя возглавителями неуничтожимого священного царства, объемлющего весь христианский мир независимо от границ империи. Поэтому свое влияние епистомонархов Церкви они распространяли и на другие христианские государства, находящиеся в церковной юрисдикции Константинопольского и прочих восточных патриархатов. Причем по мере ослабления политического и военного могущества византийских императоров все больший акцент делался именно на их роли устроителей Вселенской Церкви, которая хотя бы номинально, но признавалась правителями не только Болгарии, Сербии и Грузии, но даже Русского государства (вопреки перипетиям развития межгосударственных отношений и частым ожесточенным военным столкновениям).