Смотря с высоты своей позиции на тёмные, как тучи, неприятельские колонны, покрывавшие подъём на гору, самые отважные из сподвижников Иуды на минуту готовы были дрогнуть и в волнении говорили: «Как можем мы в столь малом числе сражаться против такого неисчислимого множества – тем более что все чувствуем себя страшно изнурёнными, пробыв целый день без пищи!...» В эту решительную минуту не дрогнуло сердце одного Иуды. Энергичной речью он отвлекает мысли своих храбрецов от превосходных сил противника к небесной помощи и к правоте своего дела, за которое они должны постоять, и, увлекая всех пылом неудержимого воодушевления, врезается в центр неприятеля и наносит ему ещё раз страшное поражение, преследуя спасавшиеся бегством остатки вплоть до равнины вефоронской (на пути в страну филистимлян). Столь неожиданный оборот дела приводил Антиоха в крайнее негодование и делал его бессильным пред событиями. Мобилизация новых войск требовала крайнего напряжения и без того напряжённых финансов разорённой страны; старые же силы едва были в состоянии только хоть задерживать несколько завоевательные успехи Иуды, но не переходить в наступление. При таком положении дел царь решился привлечь к участию в усмирении Иудеи все силы своего государства и в этих видах произвёл в наместники западно-евфратских провинций своего родственника Лисия, а сам переправился деятельно собирать людей для войска и деньги за Евфратом, откуда больше уже и не возвращался. Лисий быстро сформировал огромное прекрасно организованное войско (состоявшее из 40 тыс. пехоты и 7 тыс. конницы). Успех этого войска, которое вели три избранных полководца – Птоло(е)мей, Никанор и Горгий, казался столь несомненным, что в лагерь войска (при Еммаусе) заранее прибыли купцы с деньгами и цепями для покупки и увода будущих пленников. Назначение войска, конечно, простиралось и гораздо дальше простого захвата пленников. Воля царя была – «сокрушить и уничтожить могущество Израиля и остаток Иерусалима, и истребить самую память их от места того, и заселить все пределы их чужеземцами, разделив им землю по жребию». Лишь такое радикальное преображение страны должно было, по мысли царя, способствовать полному успеху его стремлений. Для иудеев предстояла, очевидно, решительная минута, которая живо ощущалась всеми сподвижниками Иуды, когда они, в свою очередь, сплотились дружной горстью в священной Массифе, созерцая отсюда, с одной стороны – священный город, представлявший теперь «необитаемую пустыню», по выражению источника, а с другой – несметные полчища озлобленных врагов. С исключительной торжественностью готовились иудеи к этой священной битве. Всё было употреблено для того, чтобы сообщить народному одушевлению наивысший подъём. Начав строгим постом, дружинники облеклись в траур, разорвали верхние одежды, посыпали пеплом головы и запечатлевали на памяти всё осквернение веры, совершённое язычниками: были выставлены священные свитки закона, осквернённые языческими изображениями; разложены священные одежды, начатки плодов и десятины, которые в случае неудачи обрекались в добычу врагу; оплакивались назореи, которые кончили свои обеты и теперь не могли приступить к обычной жизни, без установленных обрядов в храме; наконец, была принесена общая молитва к Богу об избавлении, покрытая трубными звуками и громкими кликами зловеще грозного для врагов воодушевления.