В «Философских исследованиях» на первый план выступает эпистемологическая проблема, т.е. проблема того, как мы познаём. Исследование по-прежнему ограничивается рамками языка, но место «логики», общей для всех языков, занимает «грамматика естественного языка», а место «логической формы» – «формы жизни». Если, скажем, у Аристотеля логика и грамматика совпадают, поскольку процесс сравнения и объединения вещей по общим признакам выражен, прежде всего, в языке, в его грамматических категориях, то у Витгенштейна логика и грамматика обладают различным содержанием, т.к. под грамматикой подразумевается глубинная грамматика естественного языка, которая занимается «языковыми играми», «формами жизни», а под формальной логикой – одна из языковых игр. Обращение к естественному языку означает одновременно отказ от «монистической» позиции: о мире мы можем говорить только как о совокупности возможных и действительных «языковых играх» и «формах жизни». Осмысленность нашей жизни, подчёркивает Витгенштейн, целиком зависит от возможности её вербального выражения. Мы мыслим словами, оперируем понятиями и представлениями, и вся наша культура – не что иное, как вербальное выражение, пусть даже это не только слова, но и образы. В поздней философии Витгенштейна жизнь играет роль «метафизического предела», и ближе всего мы подходим к жизни (понятию, которое не поддаётся какой-либо концептуализации) в анализе понятия «формы жизни». Взаимодействие двух изначальных способностей, присущих человеку (способности к действию и способности к языковому выражению), порождает дорефлективное поле первичных человеческих ориентаций, которые он называет «формой жизни». Такое взаимодействие может осуществляться различными способами, поэтому число «форм жизни» ограничивается только актуальностью их употребления. «Формы жизни» призваны структурировать исключительно человеческую жизнь в целом, быть её подосновой, их функция не может быть распространена на более частные явления. Не обладая объяснительной силой, «формы жизни» не могут быть использованы в построении социологических теорий, которые неизбежно сообщили бы им рационалистический характер, им не свойственный. Они уникальны в том смысле, что в противоположность формальным элементам математики и логики не могут быть осознаны, но только пережиты и даны в опыте. Это означает, что «формы жизни» никогда не могут быть предметами познания. Поэтому Витгенштейн считает, что мы должны относиться к ним как к данным: они не могут быть оправданы, рационализированы или объяснены теоретически. Проблема «чужих сознаний» была в центре философских дискуссий 1960 гг. Обоснование существования «чужих сознаний» в «Философских исследованиях» содержится, главным образом, в аргументах от «личного языка», которые затрагивают большую часть тематизируемых Витгенштейном понятий. Вопрос о существовании «личного языка» заключается в следующем: возможен ли язык для передачи внутреннего опыта, непосредственных частных ощущений? За необходимое условие принимается невозможность понять этот язык другим человеком. Процесс создания «личного языка», на первый взгляд, кажется довольно простым: меня заинтересовало какое-либо из моих ощущений, я концентрирую на нём своё внимание, придумываю для него соответствующий знак или слово, а затем употребляю это слово всякий раз, когда у меня возникает это ощущение. Анализу «личного языка» в «Философских исследованиях» посвящены §§ 243–280, однако большинство исследователей склоняются к тому, что сама постановка проблемы (а отчасти её решение) заложены как в предшествующих, так и в последующих параграфах. Проблема «чужих сознаний» становится для Витгенштейна одной из ключевых тем именно в поздний период творчества, когда на первый план выходит эпистемология, а лингвистический солипсизм «Логико-философского трактата» перерастает в методологический солипсизм «Философских исследований». Методологический солипсизм принципиально отличается от метафизического и эпистемологического солипсизма, т.к. «Я» является для него первичным лишь на определённом этапе. Конечно, отношение к другим сознаниям может быть только опосредованным (что находит подтверждение в анализе предложений от третьего лица), но употребление нашего языка свидетельствует о том, что сомнение по поводу их существования у нас отсутствует. На чём же основано наше право выносить подобные суждения? Для ответа на данный вопрос исследователи приводят аргументы, опровергающие существование «личного языка». Во-первых, подвергая анализу естественный язык, Витгенштейн приходит к выводу, что естественное выражение ощущений (крик, стон и т.п.) при освоении языка необходимым образом замещается (а не описывается) языковым выражением, что становится возможным только благодаря существенному сходству между ощущениями различных людей.