В сфере церковного суда оказалось брачное и семейное право, преступления против нравственности, ведовство, суд над так называемыми церковными людьми (в эпоху Владимира Святославича, – прежде всего, над клириками и членами их семей). Крайне важным делом было обеспечение церкви русскими священнослужителями. Меры Владимира Святославича в этом отношении напоминают аналогичные шаги Петра I Алексеевича (1689–1725 гг.): князь насильственно отбирал детей знати («нарочитыя чади»), чтобы отдать их «на учение книжное». С мероприятиями по христианизации страны были тесно связаны и некоторые внутриполитические шаги Владимира Святославича. Если его любовь к своей дружине, с которой князь совещался «о строи земленем, и о ратех, и о уставе земленем», а также еженедельные пиры с Владимиром Святославичем и без него, которые он устраивал «боляром, и гридем (т.е. старшей и младшей дружине), и съцьскым, и десяцьскым (городская административная верхушка), и нарочитым мужем», вполне вписывались в идущее ещё из языческих времён древнерусское представление о княжеских доблестях (они с похвалой представлены летописцем не без элементов фольклорной стилизации: Владимир Святославич велит «исковати» дружине серебряные ложки взамен деревянных, будучи уверен, что, сохранив благосклонность дружины, добудет себе ещё больше «сребра и злата»), то акцентируемые всеми источниками (летописными, житийными, Титмаром) социально-каритативная активность князя, его нищелюбие (раздача продовольствия и денежной милостыни на княжеском дворе; продовольствие также развозилось по городу для тех, кто по болезни не мог сам явиться к раздаче) соответствовали идеалу христианского государя, одной из важнейших черт которого в византийском понимании было человеколюбие. Введению церковного суда и первоначальному разграничению его со сферой суда княжеского сопутствовала попытка по совету епископов обновить древнерусское обычное право путём заимствования ряда византийских юридических практик. ПВЛ рисует эту попытку как неудачную: употребительные в Византии смертная казнь и членовредительные наказания Владимиру Святославичу пришлось снова отменить в пользу традиционных для Руси денежных штрафов (вир и продаж). Целиком на древнерусский политический обычай ориентировалось и посажение киевским князем своих сыновей по волостям, что, с одной стороны, соответствовало представлению о государственной территории как коллективном владении княжеского семейства (в силу этого каждый взрослый княжич имел право на удел), а с другой – служило своеобразным способом административного управления территориями из Киева (княжич выступал в качестве посадника, наместника своего сидевшего в Киеве отца) и их христианизации. В качестве первого этапа этого процесса ПВЛ говорит о наделении волостями четырёх старших Владимировичей (Вышеслав получил Новгород, Изяслав – Полоцк, Святополк – Туров, Ярослав – Ростов) и относит его ко времени непосредственно после крещения Владимира Святославича и княжеской семьи, что выглядит вполне правдоподобно, т.к. около 990/991 г. старшим сыновьям Владимира Святославича было по 12–14 лет (возраст, обычный на Руси для посажения княжича на стол). После смерти Вышеслава Владимир Святославич переместил в Новгород Ярослава (причём в Ростове был посажен Борис), получили столы другие подросшие Владимировичи: Глеб – в Муроме, Святослав – в земле древлян, Всеволод – во Владимире-Волынском, Мстислав – в Тмутаракани. Если то был единовременный акт, полагают исследователи, он должен был иметь место после 1001/1002 г., когда умер Изяслав; происхождение распространённой вслед за Василием Никитичем Татищевым (История Российская. М.; Л., 1963. Т. 2) датировки 1010 г. неясно. В русле вызванных христианизацией государственных преобразований Владимира Святославича была и неудачная попытка «византинизации» киевского столонаследия, относившаяся, очевидно, уже к последним годам его правления. Согласно традиции, после смерти Владимира Святославича Русь должна была быть поделена между всеми его сыновьями (как то было со Святославичами), а Киев должен был достаться генеалогически старейшему. Однако политическое сознание Владимира Святославича как главы новой единой христианской державы, видимо, противилось такому механическому дроблению. Развёрнутых сведений о его замысле нет, но источники заставляют подозревать, что князь планировал передать киевский стол одному из своих младших сыновей – Борису (вкладываемые в уста Святополка Туровского в «Чтении о св. Борисе и Глебе» упрёки Владимира Святославича, что Борис «хощеть по смерти отца своего стол прияти»); не в последнюю очередь это определялось, как думают исследователи, происхождением последнего по матери из болгарского царского дома. Речь шла, разумеется, не о ликвидации наследственных уделов в принципе, а, по-видимому, об учреждении сеньората – номинального политического главенства одного из братьев, вроде того, какой был учреждён полвека спустя по завещанию Ярослава Мудрого (1019–1054 гг.). Именно этими планами Владимира Святославича были, судя по всему, вызваны почти одновременные возмущения против Киева со стороны двух старших Владимировичей: Святополка в Турове (вероятнее всего, около 1012/1013 г.), который в результате оказался в заключении по приказу Владимира Святославича, и Ярослава в Новгороде (1014 г.).