В IV в. доминируют сирийская и пергамская школы неоплатонизма с их усиленным интересом к мистике и магии (теургии) – Ямвлих (245/280 – 325/330 гг.), Эдесий (ум. в 355 г.), император Юлиан; в V в. на первый план выходит более сдержанная в своём отношении к мистицизму и более продуктивная в логическом систематизировании своих тезисов афинская школа – Прокл (около 410 – 485 гг.), его ученик Марин и др. (указом императора Юстиниана Великого в 529 г. школа была закрыта). Особый расцвет в IV в. переживает риторическая литература: для адептов риторики характерна глубокая убеждённость во всечеловеческом значении своего дела, которая искони была непременной чертой греческого софиста, но в условиях сопротивления христианству получила новый смысл. В этом отношении исследователи признают характерным творчество антиохийца Ливания (Либания; 314 – около 393 гг.), в глазах которого искусство слова – залог сохранности последних полисных традиций (риторическая эстетика и полисная этика взаимозависимы). Ливаний горячо сочувствует старой религии и оплакивает её упадок, потому что двуединство традиционного красноречия и традиционной гражданственности освящено авторитетом греческого язычества. Христианство (как и все явления в духовной жизни IV в., которые не умещались в рамках классической традиции) для него не столько ненавистно, сколько непонятно. И всё же тенденции эпохи выявились именно в его творчестве: Ливанию принадлежит огромная по объёму автобиография («Жизнь, или о Своей судьбе»), перенасыщенная личными деталями и родственная по своему интересу к человеческой личности таким памятникам, как лирические стихотворения Григория Назианзина (329–389 гг.) или «Исповедь» Августина Блаженного (354–430 гг.). Одновременно с Ливанием выступают также другие крупные риторы: сдержанный и философски образованный Фемистий (около 317 – 388 гг.), многословный вития Гимерий (315–386 гг.) и др. Юлиан Отступник был учеником и кумиром философов-неоплатоников, язычески настроенных риторов, и в его лице язычество выдвинуло достойного противника таких вождей воинствующего христианства, как Афанасий Александрийский. Человек фанатической убеждённости и необычайной энергии, он боролся за возрождение язычества всеми возможными средствами, соединяя в себе монарха, первосвященника, философа и ритора. Исследователи отмечают, что картина его литературного творчества очень пёстрая в жанровом, стилевом и даже языковом отношении: всё прошлое греческой культуры от Гомера до Ливания, от Гераклита до Ямвлиха ему одинаково дорого, и он силится во всей полноте воскресить его в собственных произведениях. У него встречаются религиозные гимны в прозе, перегруженные философскими тонкостями и одновременно поражающие интимностью своих интонаций («К Царю Солнцу», «К матери богов»), и сатирические сочинения в манере Лукиана (диалог «Цезари», где зло высмеян «равноапостольный» Константин Великий), и диатриба «Ненавистник бороды (или Антиохиец»), где автопортрет Юлиана подан через восприятие враждебных ему жителей Антиохии, и воззвание «К совету и народу афинян». Хотя дело Юлиана было обречено, христианство, победив политически, могло бороться с авторитетом язычества в области философии и высокой литературы, но лишь одним путём – как можно полнее усваивать нормы и достижения античной классической культуры. В решении этой задачи огромная заслуга принадлежит так называемому каппадокийскому кружку (Каппадокия – область в Малой Азии), который становится во второй половине IV в. признанным средоточием церковной политики и церковной образованности на греческом востоке империи. Ядро кружка составляли Василий Кесарийский (Великий; около 330 – 379 гг.), его брат Григорий, епископ Нисы (около 335 – около 394 гг.), и его ближайший друг Григорий Богослов (Назианзин; около 329 – около 390 гг.). В богословскую полемику члены кружка перенесли филигранные методы неоплатонической диалектики. Само собой разумеющейся нормой в кружке было отличное знание древней словесности. Вождём кружка был Кесарийский епископ Василий, который с детства готовил себя к профессии ритора-софиста и совершенствовался в лучших школах Малой Азии, Константинополя и Афин, был хорошо знаком с Ливанием и поддерживал с ним переписку. Его литературная деятельность всецело подчинена практическим целям, а его проповеди в формальном отношении стоят на уровне чрезвычайно разработанной риторики, но (в то же время) по сути своей отличны от эстетского красноречия языческих софистов типа Ливания. У Василия (как некогда во времена Перикла и Демосфена, у ораторов афинской агоры) слово вновь становится прикладным инструментом действенной пропаганды, убеждения, воздействия на умы. Он хотел, чтобы его проповедь была доходчивой, поэтому требовал от слушателей, не уловивших смысла его слов, перебивать его и просить разъяснения. Из языческих писателей поздней Античности большое влияние на него оказал Плутарх (около 45 – около 127 гг.) с его воспитательной хваткой и практическим психологизмом (например, трактат Василия «О том, как молодые люди могут извлечь пользу из языческих книг»).