Исторические сочинения Евсевия были рано переведены на латинский, сирийский и другие языки и стали любимым образцом для клерикальной историографии Средневековья. Его творчество проникнуто торжествующим настроением, вызванным событиями эпох Константина Великого. Однако именно в этот момент, когда церковь добилась полной легальности и политического влияния, она оказалась перед необходимостью пересмотреть некоторые основы своей доктрины, что вызвало к жизни так называемые арианские споры о божественности Логоса – Христа, в процессе которых складывался внутренний строй византийского христианства. Эти споры стояли в центре всей общественной жизни Византии IV в. и не могли не повлиять на ход литературного процесса. Инициатором полемики был популярный александрийский пресвитер Арий (ум. в 336 г.), отстаивавший такое понимание Христа, которое отдаляло Его от абсолютного Бога-Отца и приближало к сотворённому миру. Из его концепции с логической необходимостью вытекало одобрение мирской жизни и утверждение примата светской власти над церковью. Арианство – это христианство мирян (по преимуществу зажиточных горожан и солдат, позднее – воинов-варваров). Тот же мирской дух Арий внёс и в богословскую литературу. Он знал своих слушателей – горожан Александрии, привыкших к жизни большого города. Древнехристианская аскетическая суровость стиля здесь не могла рассчитывать на успех, но и традиции языческой классики были для масс слишком академичными и устаревшими. Поэтому Арий, сочиняя для широкой пропаганды своих теологических взглядов поэму «Фалия», обратился к иным традициям. Исследователи мало знают о поэме ересиарха – она утрачена, но предполагают, что это была даже не поэма, а смешанный стихотворно-прозаический текст типа так называемой «менипповой сатиры». Тем не менее, показания современников складываются в достаточно определённую картину. По одному свидетельству, Арий имитировал стиль и метр одного из представителей лёгкой поэзии александрийского эллинизма, по другому – его стихи были рассчитаны на то, чтобы их распевали за ручной работой или в пути. Даже если первое из этих сообщений тенденциозно утрирует компрометирующие ассоциации (поэзия Сотада, которому подражал Арий, была порнографической), оба они содержат какую-то долю истины: Александрия со времён Птолемея была издавна центром всякого рода «легкомысленной» поэзии мимодий, мимиямбов и т.п. Некоторые (путь даже чисто формальные) черты этих новых низовых жанров и пытался отобрать для христианской религиозной поэзии Арий. Его главным антагонистом явился александрийский патриарх Афанасий (около 295 – 373 гг.), которому был глубоко чужд языческий дух античных трагедий (однако в стремлении к импозантной строгости стиля он придерживался риторических форм). Наибольший историко-литературный интерес для исследователей представляет написанная им биография египетского аскета, основателя коптского монашества Антония Великого (около 251 – 356 гг.). Это сочинение было почти немедленно переведено на латинский и сирийский языки и положило начало популярнейшему в Средние века жанру монашеского жития. Первые монахи нильской долины чуждались литературных занятий. Антоний, ставший новым литературным героем, сам владел только коптским языком и едва ли мог взять в руки перо, но уже через несколько десятилетий монахи приобщаются к писательству. Евагрий Понтийский (около 346 – 399 гг.) основал типичную для Византии литературную традицию руководств по монашеской этике, основанных на пристальном самонаблюдении аскета и строящихся из афоризмов (типологически подобные тексты имеют параллели в индийской литературе религиозно-аскетического содержания, например, в «Дхаммападе»). Ситуацию, сложившуюся в византийской литературе IV в., исследователи признают глубоко противоречивой и считают характерным, что христианские авторы этой эпохи, работающие в традиционных риторических и поэтических жанрах, нередко избегают в рамках этих жанров вспоминать о своей вере и оперируют исключительно языческими образами и понятиями. Не случайно Флавий Клавдий Юлиан, прозванный христианами «Отступником» (332–363 гг.; царствование в 361–363 гг.), тоном полной уверенности заявляет христианам, что никто в их собственных рядах не посмеет отрицать преимуществ старого языческого образования. Именно необходимость защищать себя против наступления новой идеологии даёт упадочной языческой культуре неожиданный прилив новых сил. Её основными опорами остаются философия и риторика. В сфере философии всё былое многообразие школ и течений ещё в III в. сменяется полным господством неоплатонизма, систематически синтезирующего один за другим все оттенки греческого идеализма (конкуренция христианства принуждает его оформляться в универсальную мировоззренческую структуру, силящуюся охватить все области духовного творчества и жизни).