В 1894 г. семья Веберов переехала во Фрайбург, где социолог стал университетским профессором экономики, собираясь всерьёз заниматься преподавательской деятельностью. Во Фрайбурге он написал две брошюры чисто экономического характера «Биржа и биржевые сделки» и «Биржа и её значение», которые стали первыми его сочинениями, переведёнными в России. Спустя два года он занял аналогичную позицию в Гейдельбергском университете, где стал центральной фигурой сообщества интеллектуалов – «круга Вебера», объединившего Марианну, немецкого юриста Георга Еллинека (1851–1911 гг.), теолога и философа культуры Эрнста Трёльча (1865–1923 гг.), немецкого экономиста Вернера Зомбарта (1863–1941 гг.), французского историка Марка Блока (1886–1944 гг.), ученика Вернера Зомбарта социолога Роберта Михельса (1876–1936 гг.) и венгерского литературоведа и философа Дьёрдя Лукача (1885–1971 гг.). Продолжая деятельность в Союзе социальной политики и Евангелическом конгрессе, Макс Вебер сконцентрировался на изучении экономики и истории права. У него были все условия для идеальной научной карьеры, но в это время в жизни учёного происходит личная драма. С самого раннего детства он разрывался между своими родителями: в юности больше ориентировался на отца, однако со временем (в значительной степени благодаря Генриху Баумгартену) его нравственные ориентиры стали меняться, и он всё больше сближался с матерью, принимая её сторону во время семейных конфликтов. В начале 1897 г. между сыном и отцом состоялось бурное объяснение: Вебер-младший обвинил отца в том, что своими изменами и образом жизни он унижает мать, которая достойна лучшей участи. Взбешённый Вебер-старший покинул дом, фактически разорвав отношения с женой и сыном, а через два месяца пришла весть, что он умер от желудочного кровоизлияния. Сын обвинил себя в смерти отца, и это обстоятельство положило начало усиливавшимся со временем депрессии, нервозности и бессонницы Макса Вебера, что отрицательно сказалось на его способности преподавать (состояние здоровья вынудило его сократить рабочее время и даже прервать учебный курс осенью 1899 г.). Мемуаристы описывали его состояние как «близкое к коллапсу», а мать (вместо слов поддержки) советовала «не распускаться» и «взять себя в руки». Опорой для Макса Вебера была только супруга. К счастью, финансовых проблем для него не существовало: даже в периоды, когда он не мог зарабатывать на жизнь, нехватка средств легко покрывалась за счёт семейных капиталов. Некоторые биографы считают, что именно благодаря перенесённым душевным страданиям он окончательно решил посвятить себя научной деятельности. Более чётко определилась тематика его исследований, на которых тоже лежал отпечаток перенесённых личных потрясений. Исследователи отмечают, что в наиболее известных работах он постоянно обращался к двум темам – лидерству в политике (привет отцу) и влиянию духовного религиозного фактора на жизнь общества (привет матери), что двойственность натуры Макса Вебера сказалась и на его мировоззрении. С одной стороны, он находился под мощным влиянием идей родоначальника немецкой классической философии Иммануила Канта (1724–1804 гг.), который привлекал его своим этическим пафосом (кантовскому нравственному требованию честности и добросовестности в научных исследованиях он оставался верным до конца жизни). С другой стороны, он чтил английского философа-материалиста Томаса Гоббса (1588–1679 гг.) и итальянского мыслителя Никколо Макиавелли (1469–1527 гг.), разделяя их политический реализм и желание любой ценой добиться цели. Сильное впечатление произвёл на него и немецкий мыслитель Фридрих Ницше (1844–1900 гг.), считавший нравственные ограничения уделом слабых. Оказавшись между этими полюсами, Макс Вебер так и не смог достичь гармонии ни в своей душе, ни в своих теоретических построениях. После нескольких месяцев, проведённых в санатории, семья Веберов отправилась в конце 1900 г. в Италию и вернулась в Гейдельберг лишь весной 1902 г. Тем не менее, уже в следующем году Макс Вебер снова отказался от преподавания и не работал со студентами до 1919 г. (даже сравнительно небольшая нагрузка казалась ему непосильной).