Он вошёл в состав образовавшегося обновленческого Священного синода в качестве второго заместителя председателя, возглавив административный и просветительный отделы и миссионерский совет; в начале 1924 г. ему также было поручено заниматься зарубежными делами с возведением его в сан «митрополита Лондонского и всея Европы». Однако попытка обновленцев получить хотя бы один храм за рубежом претерпела неудачу, и в середине 1924 г. А.И. Введенскому был присвоен титул «митрополита-апологета и благовестника истины Христовой». Неожиданное возвращение патриарха к руководству церковными делами смешало обновленцам все карты. В начале июня 1923 г. Тихон обратился в Верховный суд РФССР с раскаянием: «Я заявляю Верховному суду, что я отныне не враг. Я окончательно и решительно отмежёвываюсь как от зарубежной, так и внутренней монархическо-белогвардейской контрреволюционности». Вслед за тем через газету «Известия» патриарх призвал духовенство и верующих «являть примеры повиновения существующей гражданской власти в соответствии с заповедями Божьими». Это означало, что церковь отказывается от политики конфронтации с властями, и 27 июня Верховный суд РСФСР объявил об освобождении патриарха из-под ареста. Однако переход в обновленчество митрополита Сергия смутил и соблазнил многих приверженцев патриарха, так что уход некоторых других епископов в лагерь раскольников часто связывали с его примером (см. Сергий, Страгородский Иван Николаевич). Став главой раскольников и настоятелем храма Христа Спасителя, А.И. Введенский в это время всегда находился на виду. О его манере вести службу сохранились противоречивые воспоминания, как благоприятные, так и открыто негативные, но все отмечают, что он был очень неравнодушен к почестям и больше походил на человека богемы, чем иерарха церкви. В его манерах, голосе, речах, образе жизни было много такого, что не укладывалось в привычный образ православного священника. Он брился и стригся, имел модный квадратик усов, мефистофельскую бородку, торчащие вверх чёрные волосы, отрывистый говор, резкие движения. Это было время его наивысшей если не популярности, то известности, и он мог позволить себе явиться на службу в футболке, поверх которой в притворе набрасывал рясу и архиерейскую мантию. Но при этом был человеком, несомненно, очень умным, хотя ему часто вредила какая-то фальшивая театральность поведения и постоянная рисовка. Из ризницы храма Христа Спасителя он взял удивительные по красоте и ценности облачения. Его любимый парчовый саккос был расшит иконами, драгоценная митра имела опушку, принятую у древнейших архиереев; вместо одного креста носил два, ездил в автомобиле иностранной марки. Эта парадная роскошь находилась в явном противоречии с провозглашаемыми им идеями о необходимости возврата к простоте первоначального христианства, а в храме Христа Спасителя и в самом богослужении начисто отсутствовало всякое благолепие. На полу не просыхали лужи от влаги, стекавшей со стен; хоровое пение оставалось примитивным. А.И. Введенский как натура эстетическая и экспансивная был человеком, легко поддающимся настроению, поэтому его служба была порывистой и эмоциональной. Во время богослужения он порой впадал в театральное неистовство и бросался на пол ниц, а когда его поднимали, некоторое время не мог прийти в себя и обводил собравшихся мутным взором. Огромная эрудиция А.И. Введенского, очень полезная на религиозных диспутах, в церкви была явно неуместной, но он постоянно забывал об этом, из-за чего его проповеди больше напоминали лекции: он то и дело пускался в богословские дебри, сыпал именами учёных, ссылался на зарубежные научные журналы, рекомендовал литературу на иностранных языках.