Историки сообщают, что бурные перипетии царствования изменили и закалили характер императора, отличавшегося в молодости некоторым легкомыслием. Так, Михаил Псёлл, ещё заставший в живых многих его сановников, писал о нём: «Большинству моих современников, видевших Василия, царь представлялся человеком угрюмым, грубого нрава, вспыльчивым и упрямым, в жизни скромным и вовсе чуждым роскоши. Но из сочинений историков, писавших о нём, я узнал, что поначалу он не был таким и от распущенности и изнеженности перешёл к строгости под влиянием внешних обстоятельств, которые как бы укрепили его нрав, сделали сильным слабое, твёрдым мягкое и изменили весь образ его жизни. Если в первое время он без стеснения бражничал, часто предавался любовным утехам... уделом своим считал... отдых... то с тех пор, как знаменитый Склир начал домогаться царской власти... Василий на всех парусах пустился прочь от изнеженной жизни...» Михаил Псёлл отмечал также, что император, единолично возглавив государство после 985 г., «...стал воздерживаться от всякой распущенности, отказался от украшений, не носил ни ожерелий на шее, ни тиары на голове, ни роскошных, отороченных пурпуром платьев...» Внешностью он обладал яркой и внушительной: «Пешего Василия ещё можно было с чем-то сопоставить, но, сидя на коне, он представлял собой ни с чем не сравнимое зрелище; его чеканная фигура возвышалась в седле, будто статуя, вылепленная искусным ваятелем... к старости щёки его густо поросли бородой, так что казалось, что растёт она повсюду». «Он всегда проявлял небрежение к подданным и, по правде говоря, утверждал свою власть скорее страхом, чем милостью. Став же старше и набравшись опыта во всех делах, и вовсе перестал нуждаться в мудрых людях, сам принимал все решения, сам распоряжался войском, гражданскими делами, управлял не по писанным законам, а по неписанным установлениям своей необыкновенно одарённой от природы души. Потому-то он и не обращал никакого внимания на учёных людей, совершенно пренебрегал (ими)... Приходится лишь удивляться, как при таком презрении царя к научным занятиям появилось немало философов и риторов... Говорил он скорей как деревенщина, нежели человек образованный. Смеялся он раскатисто, сотрясаясь всем телом... Подвигнуть его на какое-то дело было нелегко, но и от решений своих отказываться он не любил, поэтому к тем, кому благоволил, Василий без крайней нужды не менял отношения, но и нескоро прощал навлекших на себя его гнев, и были для него собственные мнения судом окончательным и божественным...» По словам Псёлла, император был озабочен только тем, как привести в гармонию дела своей державы. Перекрыв все каналы, через которые утекали поступавшие деньги, он увеличил свою казну до двухсот тысяч талантов, досконально изучил военное дело и поэтому безошибочно назначал на все посты знающих и умелых помощников. Походы против варваров он совершал совсем не так, как это было в обычае у большинства императоров, которые выступали в середине весны, а в конце лета уже возвращались. Василий выносил зимнюю стужу и летний зной, томясь жаждой, не сразу бросался к источнику и был воистину твёрд, как кремень, и стоек ко всем телесным лишениям. Открытых сражений он не любил и побеждал больше коварством, чем доблестью. Из-за своей осторожности не любил и старался избегать крупных сражений, «поэтому и занимался большей частью тем, что располагал в засаде отряды, сооружал осадные машины, издали обстреливал неприятеля и наставлял боевому искусству легковооружённых воинов. Однако, вступая в сражение, Василий II сжимал ряды по правилам тактики, как бы обносил армию стеной, смыкал войско с конницей, конницу с отрядами (лёгкой пехоты), а отряды – с (тяжеловооружёнными) гоплитами и никому ни в коем случае не позволял выходить из рядов и нарушать строй... Когда же воины выказывали недовольство строгим надзором и в лицо оскорбляли царя, он спокойно переносил их насмешки и благодушно отвечал: «Иначе нам никогда не кончить войны»...