Где Восток видел философскую и моральную идею, там Запад создавал социальный институт. Поэтому и первенство своей римской кафедры он понял не морально, как Восток, а юридически. На помощь ему и в этом явилась языческая традиция. Лучшим до тех пор устройством общества представлялась языческая империя, где религия была функцией государства, ее глава был и светским правителем, и великим понтификом. Поэтому римскому христианскому уму было вполне естественно прийти к мысли сохранить соединение светской и духовной властей, но с постановкой религии во главе дела, т.е. сделать главу церкви главой общества вообще, государство – одной из функций религии (это так называемый папоцезаризм). В силу той же традиции языческого Рима византийские императоры признавали за собой право голоса во многих церковных делах. Уже Константин I Великий (323–337 гг.) считал себя «внешним епископом» церкви; его наследники предписывают символы веры, назначают епископов, созывают вселенские соборы (это так называемый цезаропапизм). Восточная церковь была почти равнодушна как к папоцезаризму, так и цезаропапизму; ей была дорога не форма и не путь утверждения религиозной истины, а ее нерушимость. «Цезаропапизм» православных императоров (например, Юстиниана I Великого) не встречал в ее среде протестов, или они были очень слабые; зато цезаропапизм еретиков она отражала с неимоверной и, в конце концов, всегда побеждающей энергией. Этим определяется и ее отношение к папоцезаризму – стремлению пап к верховному главенству в церкви. Видя в консервативном и всегда православном Риме образец согласия и порядка, верного хранителя апостольского вероучения, на котором, как на пробном камне, можно было испытать восточное богословие, Восток отмалчивался и вначале даже внешним образом уступал Риму в его требованиях первенствующего и исключительного положения во вселенской церкви. За заслуги перед православием он осыпал Римских пап самыми почетными и лестными эпитетами. Тем самым на Западе утверждалась уверенность, что Восток признает и его юридический примат. Но как только папы получили возможность от слов перейти к делу и захотели законодательствовать в деле догмата на основании не предания, а западного богословского умозрения, эта попытка была встречена таким же (и даже более резким) отпором, как попытки еретиков-императоров. Это показалось Востоку покушением на религиозную истину, на исконную роль греческой мысли в мировой культурной истории. Внешне это выглядело так. Церковное общение между Римом и Византией несколько раз нарушалось уже в V–VII вв., когда сталкивались императоры и папы, или папы и патриархи. Так, «Генотикон» патриарха Акакия (471–488 гг.) и императора Зинона (Зенона; 435–491 г.), требовавший в угоду монофизитам отречения от Халкидонского собора, вызвал 35-летнее разделение церквей Рима и Византии (482–519 гг.). Принятие папой Вигилием (537–555 гг.) осуждения «Трех глав» (554 г.) повлекло за собой отпадение от папства Африки, северной Италии и Иллирии.