Пикассо в 1935 г. сказал о нём: «Важно не то, что художник делает, но то, кем он является. Безграничное упорство – вот чему он учит нас», «Он был для всех нас как отец». Произведения Сезанна несут на себе отпечаток внутренней жизни художника: они наполнены внутренней энергией притяжения и отталкивания. Противоречия были изначально свойственны и психическому миру художника, и его художественным устремлениям. Южный темперамент соединялся в бытовой жизни Сезанна с затворничеством и аскетизмом, набожность – с попытками освободиться от сковывающих темперамент религиозных традиций. Уверенный в своей гениальности, он, тем не менее, был вечно одержим страхом, что не найдёт точных средств выражения того, что он видел и хотел выразить на картине средствами живописи. Сезанн вечно твердил о неспособности «осуществить» собственное видение, всё время сомневался в том, что смог это сделать, и каждая новая картина становилась и опровержением, и подтверждением этого. Он сам так писал об этом: «Даже с маленьким темпераментом можно быть настоящим живописцем, и можно писать хорошо, не будучи специально колористом и не очень тонко понимая гармонию. Достаточно иметь художественное чувство, и вот это-то чувство является пугалом для всех буржуа. Институты, стипендии, отличия придуманы только для глупцов, шутов и пройдох. Бросьте критику, занимайтесь живописью. Спасение – в ней». Как полагают исследователи, Сезанну были свойственны многие страхи и фобии, и его неустойчивый характер нашёл себе пристанище и спасение в труде живописца. Они допускают, что именно это обстоятельство послужило главной причиной столь фанатичного труда Сезанна над своими картинами. Мнительный и нелюдимый, в работе он становился цельным и сильным человеком. Творчество тем сильнее излечивало его от собственных непреодолённых душевных противоречий, чем интенсивнее и постоянней оно было. В зрелые годы ощущение собственных психологических противоречий и противоречивости окружающего мира постепенно сменилось в творчестве Сезанна ощущением не столько противоречивости, сколько таинственной сложности мира. Он писал: «Мой возраст и моё здоровье не дадут мне осуществить мечту, к которой я стремился всю мою жизнь. Но я всегда буду благодарен тем умным любителям искусства, которые, невзирая на мои колебания, поняли, чего я пытался добиться, дабы обновить моё искусство. Я считаю, что не заменяешь своим искусством прошлое, а только прибавляешь к нему новое звено». Противоречия отошли на задний план, а на первый план выдвинулось понимание лаконичности самого языка бытия. Но если этот язык лаконичен, появляется шанс его выразить в каком-то количестве основных знаков или форм. Именно на этом этапе возникли лучшие, самые глубокие и содержательные работы Сезанна. Его ранние работы отличаются темпераментом, мрачными сценами и признаками отсутствия профессиональной школы. По сюжетам исследователи относят их к романтизму, но сам выбор сюжетов определённо связан с серьёзными психическими проблемами автора. Всё это, вместе взятое (и сюжеты работ, и откровенно слабая школа рисунка и живописи), предопределило невозможность как выставить, так и продать эти работы. Но исследователи с интересом отмечают, какие художники в этот период влияли на Сезанна: Паоло Веронезе (1528–1588 гг.), Тинторетто (1518/1519 – 1594 гг.), Эжен Делакруа (1798–1863 гг.) и Оноре Домье (1808–1879 гг.), которых объединяет темпераментность стиля, что и было привлекательно для молодого Сезанна, отличавшегося резкими сменами настроения и явными признаками сложных и в высшей степени драматичных душевных переживаний. В дальнейшем знакомство и совместная работа с Камилем Писарро (1830–1903 гг.) привели к тому, что палитра Сезанна стала намного более светлой, а мазки – раздельными. Влияние Писарро сказалось и в том, что ключевое место в творчестве Сезанна заняли пейзажи (при этом исследователи затрудняются сказать, пришёл бы к этому сам Сезанн без Писарро; скорее всего, пришёл бы, но, возможно, значительно позже и не столь решительно).