С православной точки зрения, этот факт представляет собой величину, сложенную из простого факта передвижения шаг за шагом и чуда, состоящего в том, что это передвижение совершается не на суше. Впрочем, в полемике с юлианистами Севир сделал некоторые уступки в направлении, которое приближало его к православию. Например, прежде он видел лишь богомужное действие в том, что из пронзённого ребра Спасителя истекали кровь и вода, теперь же он усматривал естественное человеческое явление в том, что сами рёбра могло пронзить копьё. Спор Севира с Галикарнасским епископом Юлианом возник по частному случаю. Один александрийский монах спросил его, следует ли тело Христа считать тленным или нетленным? Севир ответил: «По учению святых отцов, оно тленно». Но когда тот же вопрос предложили Юлиану, он ответил: «По учению святых отцов, оно нетленно». Это послужило поводом к литературной полемике между лагерями. Севириане обзывали юлиан «афтартодокетами, те в ответ дали им кличку «фтартолатры». Севериане считали, что юлиане своим учением о нетлении восстанавливают древний докетизм, а те полагали, что точка зрения Севира ведёт к такой нелепости, как поклонение тленному веществу. В основе конфликта было недовольство строгих монофизитов доктриной Севира: они находили, что он делает слишком большие уступки синодитам (толкователям буквального смысла Евангелия). Его учение о единой сложной природе они признавали, но мысль, что и после соединения сохраняется различие между Божеством и человечеством, что две природы сочетались в одну природу – ипостась – лицо, но при разности в сущности с удержанием своих качественных особенностей, – эта мысль для монофизитов была очень смелым и опасным новшеством. Спор о тленности тела Христа был лишь частным обнаружением этого недоверия к севиранству. «Если, – рассуждал Юлиан, – тело Христово тленно, то мы вводим различие в Слово Божие. А коль скоро введено различие, то получается два естества во Христе, и тогда к чему же мы без толку сражаемся протии Собора?» (Халкидонского). С православно-полемической точки зрения (в данном случае совпадающей с севирианской), смысл учения Юлиана оценивается таким образом. Если тело Христа нетленно, то оно не единосущно нам, и тогда лишь мнимо, а не по истине Он испытывал всё, о чём говорит Евангелие: голод, жажду, распятие и смерть. А если всё это было мнимо, то таинства церкви есть обман; если мнимо, а не истинно Он сделался человеком, и мы спасены лишь мнимо. Однако сам Юлиан не хотел ни вводить докетизм, ни отрекаться от учения о единосущии Христа нам по человечеству. Спор о тленности или нетленности тела Христа имел для него следующий смысл. Тело Христа после смерти не подверглось разложению, в этом смысле Его нетленность есть факт, засвидетельствованный в «Книге деяний апостолов» (2:31) и одинаково признаваемый и севиранами, и православными. Но нетленное in actu, не было ли оно тленно in potencia? Для естественного человека окончательному разложению организма после смерти предшествует его частичное разложение при жизни. Страдания, болезни, усталость, потребность питания – всё это говорит о его тленности, основывается на частичном разложении организма. Могли ли иметь место в человеческой природе Богочеловека эти состояния (как тогда выражались, «безгрешные страсти»)? Юлиан отвечал: «Нет!» Но ведь Христос страдал на Кресте, алкал, жаждал? Было ли всё это иллюзией? Юлиан отвечал: «Нет! Всё это была чистая действительность, и Его человечество было единосущно нашему человечеству».