Судя по тому, что происходило в умственной жизни Германии, исследователи считают, что общественному движению предстояло совершиться под идейным влиянием гуманизма. Так называемый «рейхлиновский спор» (полемика с католическими богословами в защиту свободы научного исследования), получивший широкое общественное значение и взволновавший не только учёные круги, но и вообще образованное общество в Германии, служит исследователям лучшим доказательством того, какое возбуждение господствовало в Германии во втором десятилетии XVI в. Лучшим выразителем всех тогдашних движений в Германии исследователи считают гуманиста из имперских рыцарей Ульриха фон Гуттена, но не ему было суждено стать главным героем Реформации. Сигналом к началу Реформации послужило выступление Мартина Лютера (1483–1546 гг.) 31 октября 1517 г. в саксонском городе Виттенберге с 95-ю тезисами против торговли папскими индульгенциями; Лютер затем и возглавил Реформацию. Его смелость и открытый бунт исследователи объясняют тем фактом, что проповеди, лекции и памфлеты Лютера обеспечили ему поддержку значительной части духовенства и большого числа мирян, как из высших, так и из низших слоёв немецкого общества. На его сторону встали коллеги по Виттенбергскому университету, профессоры из других университетов, некоторые собратья по ордену августинцев и многие другие. Кроме того, курфюрст Саксонский Фридрих III Мудрый (1463–1525 гг.) и некоторые другие немецкие князья, сочувствующие взглядам Лютера, взяли его под свою защиту. Быстрый успех Реформации в Германии был связан, во-первых, с тем, что её поддержали не только простолюдины, но и представители всех слоёв общества, во-вторых, протестное движение позволило избавиться от экономической эксплуатации Римской курией христианского населения. В течение многих десятилетий вся Европа страдала от папских поборов на строительство собора Святого Петра и на содержание Святого Престола. Средневековой католицизм не удовлетворял уже духовные потребности больших и малых групп общества, которые, часто сами того не замечая, стремились к новым формам религиозной жизни. Внутренний упадок католицизма (так называемая «порча церкви») находился в противоречии с более развитым религиозным сознанием и его нравственными и умственными запросами. Хотя «Тезисы» Лютера произвели сильное впечатление в Германии, но исследователи считают, что настоящее реформационное движение началось лишь после Вормского сейма 1521 г., после того, как и Лютер, и Ульрих фон Гуттен издали свои знаменитые воззвания, призывавшие к борьбе. Вормский эдикт Карла V наложил на Лютера имперскую опалу, и реформатор должен был скрыться в Вартбурге. Но именно в это время в Виттенберге началось реформационное движение, в смысле введения внешних изменений в церковную жизнь, часто при непосредственном вмешательстве народной массы. Лютер не был инициатором движения с таким характером, но зимой 1521/22 гг. началось насильственное разрушение всего католического. Когда до Лютера дошла об этом весть, он написал виттенбергским новаторам, что они не должны были «пускать в ход кулаки», и что он не может быть на стороне таких деятелей. Впоследствии католики обвиняли его в том, будто он затеял Реформацию, чтобы бросить монастырь и жениться. Однако Лютер не первым вышел из монахов, не он первым из священников вступил в брак. Из августинского монастыря раньше других монахов ушёл Цвиллинг, который увлёк за собой несколько других, а Лютер после возвращения из Вартбурга не покидал монастыря и монашеского одеяния до 1524 г. Когда он узнал о первых браках священников (Фельдкирхена и Зейдлера), он их одобрил, но заметил, что ему, однако, не навяжут жены (но в 1525 г. он женился). Уничтожение католической мессы, причащение под обоими видами (по инициативе Карлштадта, на Рождестве 1521 г.), изгнание икон и т.п. – всё это началось без него; а когда он сам принял участие в реформе и сделался её руководителем, то придерживался более консервативного принципа: не отвергать ничего такого, что с полной очевидностью не противоречит Священному Писанию. Уже раньше Лютер ожидал содействия реформе со стороны светской власти; виттенбергские беспорядки ещё больше убедили его, что это дело должно принадлежать не «господину Всем» («dominus Omnes»), а светской власти.