В инструкции были ясно очерчены те непреложные требования, которые предъявлялись всем служителям церкви, церковь также должна была соответствовать требованиям времени. Ту же цель преследовало и обновление кафедрального обора. Старый был разобран, а новый был обустроен и расписан так красочно, что посетившая его императрица изволила заметить: «Вы так украсили собор, что я подобно красивого мало видела». Необходимо было улучшить и материальное положение духовенства, обновить его состав. Платон объединял с этой целью два-три малых прихода. Было введено правило: при назначении новых церковных служителей далеко не всегда соблюдать принцип «от отца к сыну», а ставить лишь достойных. Свое право занимать место ставленники должны были подтверждать знанием катехизиса, т.е. основ православия, и принимать присягу, обязуясь безупречно выполнять свой долг. Особое внимание было уделено местной духовной семинарии: была обновлена программа обучения, пересмотрен состав преподавателей. Отобрали 70 лучших семинаристов и отправили их для обучения в семинарию при лавре, считавшуюся лучшей. На них после возвращения домой должны были равняться остальные. 21 января 1775 г. государыня проездом в Москву вновь посетила Тверь. Платону был вручен указ о назначении его архиепископом Московским и Калужским с оставлением в должности архимандрита лавры. Речь шла о большом продвижении в духовной карьере. Москва – вторая столица, древний центр российского православия. Но царское пожалование не обрадовало Платона: он страшился Москвы, той атмосферы скрытой оппозиции императорскому двору и Синоду. Прошло 4 года после того, как толпа убила архиепископа Амвросия (Зертис-Каменского), и все последующее время в наказание жителям московская церковь была лишена главы. В Платоне увидели ставленника Петербурга, и неприязнь грозила быть взаимной. Московское духовенство опиралось на «всесильного» царского духовника протоиерея Иоанна Памфилова, принципиального врага монахов и архиереев, внушавшего Екатерине II решать все церковные дела в интересах белого духовенства, а не черного. Платон со слезами просил Павла Петровича и Наталью Алексеевну избавить его от Москвы и ее заносчивых попов, подал царице прошение об этом, но Екатерина II наложила резолюцию: «Держись моего указа». Платон, конечно, смирился. Непорядки в церковном деле московской епархии представлялись ему вопиющими: уровень духовенства в столичных храмах, как он полагал, не отвечал самым снисходительным требованиям, штаты церквей были переполнены, но все равно многие из имеющих сан оставались без места. Среди них были совершенно опустившиеся люди. Все они собирались на Красной площади, у Спасских ворот, на месте, именуемом «крестцом», и задешево предлагали свои услуги в ущерб действующим церквам. Не обходилось без драки и потасовок. Архиерейские покои еще во время бунта были разграблены, сожжены и лежали в руинах. Платона встретила глухая стена недоброжелательства. Иоанн Памфилов, как член Синода, потакал всем жалобам белого духовенства против архиереев и считался у него «белым папой». Пользуясь расположением Екатерины II и явно задирая во всем монашество, он добился от государыни неслыханной награды – митры. Это была (в 1786 г.) первая митра на голове белого священника. С тех пор, постепенно разрастаясь до крайностей, этот обычай сделался отличием русской церкви от ее восточных сестер (не к ее чести). Платон, конечно, считал это «соблазном церкви, началом унижения митры, гибельным поводом к гордости и возношению белого священства и к нарушению в церкви спасительной дисциплины и благоучрежденного порядка», горько иронизировал по этому поводу, говорил, что у нас теперь завелся «не папа, а Popa Mitratus», а Памфилов мстил ему за его злоязычие. В частности, он всячески препятствовал желанию императрицы украсить белым клобуком и Платона, признавая такую долгую отсрочку ничем не заслуженной.