После погребения в пещерах преподобного Антония (ум. в 1073 г.) здесь стали хоронить и братию. Для этого в стенах пещер прокапывали ниши глубиной до двух метров, высотой и шириной – до половины метра. Тело усопшего клали на доску и задвигали в узкую нишу, которую закрывали деревянным щитом, позже – замуровывали. Согласно сложившемуся в Печерской обители обычаю, по прошествии двух лет погребения открывались, и костные останки переносили в крипты – костницы. Если оказывалось, что останки подвижников сохранились нетленными, их оставляли на прежнем месте. Студийный устав в Печерском монастыре решил ввести Феодосий. Об истории получения этого устава есть разногласия в Летописи и Несторовом Житии Феодосия. Летопись сообщает, что Феодосий начал искать монашеские правила, а в это время в Киеве появился монах Студийного монастыря Михаил Чернец, который пришел от греков с митрополитом Георгием. Феодосий выпросил у него Студийный устав и переписал его. Несторово Житие гласит, что Феодосий послал одного из братии в Константинополь к Ефрему-скопцу, где тот, переписав устав, прислал его Феодосию. Поскольку этот устав существовал на Руси в двух редакциях – краткой, представляющей собой запись с самого Студийного устава, и пространной, исполненной в первой половине XI в. Константинопольским патриархом Алексием I Студитом (1025–1043 гг.), то исследователи считают, что в Киеве у Михаила Феодосий нашел краткую запись, но в то же время узнал и о подробной редакции и постарался достать ее уже из Константинополя. В том, что Феодосий стремился применять на практике полученный устав во всей его строгости, исследователи убеждаются на примерах упоминания существующих при нем порядков Печерского монастыря. По свидетельству Нестора, Феодосий «многажды» ходил по кельям своих учеников и если находил у кого лишнюю еду или уставную одежду, или что-то «от имения», то бросал это в печь как свидетельство греха или дьявольского наваждения. Житие приводит примеры и личного христианского смирения настоятеля. Однажды пришел к нему келарь с заявлением, что в монастыре нет дров, и с просьбой снарядить кого-нибудь из братии рубить дрова. Феодосий отвечал: «Я празден», – и пошел рубить. Братия же, узнав, что игумен рубит дрова, взяли каждый свой топор и пошли ему помогать. Но как только сошел в могилу «железный игумен», бразды правления ослабли, и строгие порядки пошатнулись. Вид общежития сохранялся, но в него неудержимо отовсюду проникали разлагающие влияния. Еще при Симоне Владимирском (в середине XIII в.) а Печерском монастыре соблюдалась общая трапеза, но Печерский патерик свидетельствует, что она была неполной. Так, скупой инок Арефа ухитрялся морить себя голодом, т.е. очевидно, что он имел возможность продавать часть дневной пищи, выдававшейся на руки. Право частной собственности и сребролюбие проникали в среду иноков и отравляли их отношения. Инок Алипий, например, иконописец, получал плату, равно как и Марк-могильщик. Монах Еразм тратил на церковные нужды принесенное из мира богатство, а когда обнищал, то «впал у братии в пренебрежение». Особенный случай передает Патерик о брате Афанасии. Он умер, не оставив ровно ничего из имущества, и за это сравнительно долго оставался без погребения: не нашлось сразу братии, готовой безвозмездно исполнить последний долг. Такой далеко не совершенной была судьба общежития даже в самом славном рассаднике древнерусского монашества. А в следующем, московском периоде, от общежительного монастырского устава не осталось и следа. Только начиная с Сергия Радонежского в XIV в. и затем в XVI в. предпринимались попытки его возродить.