Идейная борьба, изображаемая в «Тайне», – это внутренняя, психологическая борьба в душе нового поэта. Именно она делает «Тайну» произведением гуманистической литературы. Воплощенный в Августине внутренний голос, в споре с которым Петрарка анализировал в диалоге собственное сознание, принадлежал некоему идеализированному Средневековью, но это был также и голос Петрарки, нового писателя, расстающегося со Средними веками и в противовес их аскетическим идеалам выдвигающего идеал творческого уединения и гармонии между человеком и природой. Этот идеал стал осью и «Писем» Петрарки, его латинских и итальянских стихотворений. Он ощущал человеческую ценность свой душевной борьбы за обретение гуманистического идеала и, по-видимому, сознавал, что именно в ней источник его поэзии. Особенно важны в «Тайне» рассуждения о любви. Они предваряют теорию не только «Канцоньере», но и европейского петраркизма. Здесь один из собеседников (Франциск) бескомпромиссно порывает с Августином. Осудить можно только страсть к «развратной женщине», но любить «редкий образец добродетели» – это «едва ли не величайшее счастье». На доводы Августина Франциск отвечает гуманистическим афоризмом: «Нас сбивает с пути то, что мы упрямо держимся стародавних мнений и с трудом отрываемся от них». В поэтизации реальной, земной любви Петрарка идет дальше поэтов «сладостного нового стиля» и Данте. Любовь для него – это всеохватывающее чувство, естественно, очень по-человечески идеализирующее свой объект. Любовь у Петрарки, по сути, заменяет собой религию. Она у него беспредельна и заведомо нереализуема. Ведь нет нигде ни малейшего намека на то, что Петрарка сделал хоть какие-нибудь попытки сблизиться с Лаурой. Она для него всего лишь идеал, «редкий образец добродетели», своеобразный суррогат Девы Марии, объект поклонения, а не реальная земная женщина. Он, видимо, понимал, что только недосягаемый объект способен быть идеалом, и любые попытки приблизиться к нему приводят к разочарованию. Петрарка «открыл» такое понимание любви и ввел его в европейскую поэзию. Так было закреплено одно из величайших гуманистических завоеваний культуры Возрождения. Земная любовь, будучи неразделенной, порождает в нем не только печаль, но и радостное чувство потому, что благородная влюбленность облагораживает любовь к жизни и ко всему земному, потому что она позволяет человеку полнее и лучше осознать себя, собственную ценность, почувствовать себя новым человеком. Работая над сборником «Канцоньере», поэт все более четко обособлял сферу познания человека и человечности (поэзия и нравственная философия) от традиционной теологии, что неизбежно вело к коренному изменению всей системы идеологических координат эпохи. На смену теоцентрическим системам в творчестве Петрарки и его продолжателей пришла антропоцентричность ренессансного гуманизма. Человек опять, как во времена Протагора, Сократа и Платона, становился мерой всех вещей. Религиозное сознание гуманизировалось, не переставая быть, однако, сознанием христианским, хотя и недогматическим. Для литературы, искусства и философии это имело важные последствия. Тречентистское «открытие человека» предопределило исторические особенности ренессансного стиля, приравняв человека к Богу. Бог в ренессансной литературе очеловечивается, а человек обожествляется. Гуманизм Треченто отдавал если не ересью, то, во всяком случае, философским свободомыслием. Самым прекрасным для Петрарки и его учеников, гуманистов XIV–XVI вв., сделался реальный, земной, внутренне свободный человек. И хотя тот развернутый идеал гармонической и всесторонне развитой личности, который будет характеризовать гуманизм Кватроченто, а затем найдет художественное воплощение в поэзии Полициано и Ариосто, в живописи и скульптуре Высокого Возрождения, Петрарке еще не свойствен.