Петр в своей ломке староцерковной теократии по-своему был очень острожен, медлителем и даже не вполне уверен, и голова Феофана для него была максималистическим рефлектором его преобразовательных вожделений. Никто впоследствии не договаривался до столь радикальных выводов, как Феофан Прокопович. Петру, бесспорно, был свойственен утилитарный, практический взгляд на роль религии в государственном деле, однако исследователи не склонны исключать в нем глубокого и живого понимания религии. В этом смысле любопытен такой факт. Один из его заграничных выучеников, молодой инженер и затем знаменитый историк В.Н. Татищев, заразившись буйным рационализмом за границей, как-то развязно болтал, издеваясь над Библией и разными церковными непорядками. Петр вызвал его для личного разговора, пустив при этом в дело дубинку и приговаривая: «Не соблазняй верующих честных душ, не заводи вольнодумства, пагубного благоустройству; не на тот конец старался я тебя выучить, чтобы ты был врагом общества и церкви». Несмотря на утилитарный подход к религии, характерный для теоретического мировоззрения Петра, он был достаточно умен и талантлив, чтобы модный и свойственный ему рационализм и утилитаризм могли исказить в нем приобретенную воспитанием религиозность. Военное время стимулировало изъятие ценностей из монастырских хранилищ. Пётр I не пошёл на полную секуляризацию церковно-монастырских владений, которая была осуществлена значительно позже, в начале царствования Екатерины II (1729–1796 гг.). В целом эпоха Петра I была отмечена тенденцией к большей религиозной терпимости. Петр прекратил действие принятых Софьей «12 статей», согласно которым старообрядцы, отказавшиеся отречься от «раскола», подлежали сожжению на костре. «Раскольникам» было позволено исповедовать свою веру, при условии признания существующего государственного порядка и уплаты налогов в двойном размере. Полная свобода веры была предоставлена приезжавшим в Россию иностранцам, сняты ограничения на общение православных с христианами иных конфессий (в частности разрешены межконфессиональные браки). Итогом культурных и религиозных реформ Петра I стала поверхностная европеизация меньшинства, отделившегося от малообразованного большинства, хранившего верность старине. Несмотря на просветительский пафос, государство еще долгое время не предпринимало серьезных усилий для поднятия грамотности населения. Вместе с тем, по мнению А.В. Карташева, Русская православная церковь, овладев за синодальное время техникой и методикой научно-богословского знания, быстро стала самой высокой, самой сильной частью всего Восточного православия. С этой точки зрения, слишком крутая, до болезненности революционная реформа Петра I была благодетельным страданием для Русской церкви, стимулировавшим ее творческие силы. Они проявились не только в том, что появилось много русских богословских школ, но и в том, что в богословском творчестве приняли участие миряне, представители светской культуры, которые стали творцами в области православного богословия и религиозной философии (славянофилы – Хомяков и братья Киреевские, – западник  Владимир Соловьев и синтетическая школа братьев Трубецких). Религиозно-православная стихия проявилась и в русской литературе, сделавшая ее всемирным достоянием. Вслед за литературой мир увидел православное излучение и в русском художественном творчестве: в иконописи, в музыке, в архитектуре, в культуре вообще. В результате получилась настолько сокрушительная идейно-каноническая и бытовая ломка, серьезности которой ни Петр, ни его сподвижники до конца не постигали.