Библейский антропоцентризм проистекал не из ложного представления о мире, а из учения о богоподобии человека. Ягвист не употребляет выражения «образ и подобие Божие»; оно есть в Шестодневе. Но он использует свой обычный прием наглядности для того, чтобы указать на особую близость человека к Творцу. Бог создал Человека из «пыли земной», но человек стал самим собой только тогда, когда Творец вдунул в него «дыхание жизни». Таким образом, человек оказывается, с одной стороны, частью земли, а с другой – особым духовным творением Божиим. Это двуединство человека Ягвист подчеркивает не раз. В противовес всем древним и новым верованиям он утверждает исключительность Человека в природе: человеку может быть равен только человек. И поэтому Бог создает ему «помощника» из него самого. Ягвист использует мотивы какого-то шумерского предания для того, чтобы показать единокровность и единосущность Мужчины и Женщины. «Вот это кость от костей моих и плоть от плоти моей», – говорит первый Человек, видя Жену. Рассказ завершают слова Ягвиста, которыми освящается любовь и брак: «Оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей и станут двое – одна плоть». За пятьсот лет до Платона библейский мудрец рассматривает тайну пола не только в плане продолжения рода, но и в плане восстановления некой полноты цельного человека. По его выражению, первая Женщина – «мать всех живущих». Этой краткой формулой отвергаются все сомнения относительно единства человеческого рода. Здесь нет, как в индийском мифе о Паруше, людей «второго сорта», а недвусмысленно утверждается общий корень и кровное родство всех людей. Это утверждение будет не раз повторяться Ягвистом в рассказе о потопе и о происхождении племен. Однако он не проповедует иллюзий. Автор слишком глубоко проник в человеческую природу, чтобы не видеть ее пороков и слабостей. Его метаисторический Пролог к истории народа Божия – это печальная повесть о безумии человека, о его противлении Богу и повторяющихся актах возмездия: «Велико развращение человеков на земле, и все мысли и помышления сердца их злы во всякое время». Это умение прямо смотреть в глаза действительности сближает автора Книги Бытия с вавилонскими мудрецами, с авторами поэм об Этане и Адапе, о господине и рабе и Гильгамеше. Тем не менее, их безысходный пессимизм чужд Библии. Ягвист строит свое повествование как теодицею, т.е. богооправдание, и решительно не принимает мысль о том, что зло создано Богом. Напротив, в творении все прекрасно и гармонично, хотя и не окончено. Земля обнажена и пустынна, но она ждет человека-творца, и на ней появляется Эдем как начало мирового цветения. Человек не только господин природы, окружающей его, но и господин над своей собственной природой. Его плотская, стихийно-чувственная жизнь протекает естественно и гармонично, о чем свидетельствует нагота первых людей, которым нечего было стыдиться. Но Человека ожидало Древо Жизни, от которого он еще не вкусил. Этот символ – многогранный, означающий, что Человеку не только обещана вечная жизнь, но и приобщение к высшей мудрости. У шумеров тоже есть указание на Древо Истины, но бедственность человеческого бытия там проистекает от божества, а в библейском мифе – от самого человека: это он восстает против Творца, пытаясь утвердить свою волю вопреки Тому, Кто его создал. Поэтому Пролог Священной истории – это цепь грехопадений и преступлений всего человечества. Однако Ягвист еще не знает учения о первородном грехе в той форме, в какой оно раскрылось в позднем иудействе и в Новом Завете. В Прологе он раскрывает лишь главные аспекты богопротивления, зарождающегося в человеке: это отвержение Божьей воли, братоубийство, извращенность и гордыня богоборческой цивилизации. В апокалиптической и раввинской литературе, которые до нас не дошли, вероятно, существовали и другие попытки изложить учение о греховности человека. Но живая связь, соединяющая Ветхий и Новый Заветы, помогает заполнить этот пробел.