Конфликт между властями Римской империи и христианскими общинами первых трех веков церковные историки рассматривали как своего рода священный процесс наследования по праву, который включает борьбу зла против добра на почве, лишенной всякой политической и социальной реальности. Исход этой затяжной борьбы заранее известен: поражение преследователей, почти обреченных на трагический конец, и триумф гонимых, сплоченных вокруг их иерархий благодаря ниспосланному свыше исправлению одного из самодержцев, т.е. Константина I Великого. Но достаточно взглянуть непредубежденным взглядом на историю преследований христиан, обратившись к источникам, а не к метафизическим формулам, чтобы убедиться, что не империя обратилась в христианство в начале IV в., а, наоборот, христианство слилось с новыми государственными структурами, предназначенными увековечить более гибкими методами классовое господство власть имущих. Истории переустройства отношений религии и государства сопутствовала история различных репрессивных вторжений государства в религиозную жизнь. Ответом на них явилось сопротивление гонимых, и без углубленного знания народной оппозиции римскому господству ничего нельзя понять в ранней истории христианства. Первые признаки намерения примирить христианство с государственной властью появились в лоне римской общины в эпоху императоров Северов, когда религиозный синкретизм осуществлялся государством. Фактическое главенство, которого добивались руководители римской общины, имеет безусловное историческое происхождение и очень мало общего с легендарным апостольским наследием. Специальное объяснение этому встречается только при Римском епископе Петре. Оно дано в «Либерианском каталоге» 354 г. в ответ на первые претензии на главенство со стороны Константинопольского епископа. Там, где впоследствии будет построен Ватиканский собор и где будут «открыты» кости языческого погребения второй половины I в. н.э., находилось капище Митры, прозванное Петреос. Может быть, отсюда исходит предание, что там был погребен апостол Петр, о кончине которого всегда фантазировали, как и смерти Павла? Во всяком случае, миф о почти мгновенной латинизации христианства после его прихода в Рим с Востока не имеет никакого основания. Вплоть до середины III в. римская община набирала обращенных, главным образом, среди чужеземцев, бедняков семитского или греческо-малоазийского происхождения, а не в римской среде. Достоверно известно, что латинский язык употребляли только христиане из так называемого африканского квартала, т.е. эмигранты из северных районов Африки. Первый Римский епископ, который носил латинское имя, – это именно «африканец» Виктор (189–199 гг.), избранный в то самое время, когда другой африканец, Септимий Север, вступил на трон Цезарей. Иммигрантские группы в Риме были организованы в этнические ассоциации в соответствии с точными признаками, в тесной связи со страной, откуда они происходили. Нечто подобное должно было иметь место и в среде христиан. Поэтому какое-либо решение, принятое в христианской общине, как было в случае с датой празднования Пасхи или осуждения монтанистов, неизбежно отзывалось эхом в большей части внеримского христианского мира, и в первую очередь, в Малой Азии, Греции, Сирии и в Египте. Так рождалось фактическое «превосходство» римской общины, которое было признано уже Иренеем. Но оно же заложило основу будущего разделения Западной и Восточной церквей. Приход к управлению римской общиной латиноязычных элементов прошел не без потрясений в церковной службе, богослужении и догматике. После Зефферина (202–217 гг.), тоже близкого к латиноафриканской группе, епископом Рима был избран бывший раб из Трастевер – Каллист (218–222 гг.), что и послужило поводом к первому крупному расколу в общине и к выборам епископом Ипполита, теолога, говорившего по-гречески, вероятно, египтянина по происхождению, настоятеля одной из городских церквей Рима.