ПАСКАЛЬ Блез - Страница 9

Однако можно ли упрекать в этой осмотрительности великого Декарта, учитывая конкретные кровавые религиозные преследования инквизицией инакомыслящих в ту историческую эпоху, что бы ни утверждали ее новые защитники? Паскаль утверждает: «Таким образом, все наше достоинство заключается в мысли. Вот чем мы должны возвышаться, а не пространством и продолжительностью, которых нам не наполнить. Будем же стараться хорошо мыслить: вот начало нравственности». Казалось бы, это высказывание позволяет рассматривать его как предтечу выдающегося англо-американского философа Грегори Бейтсона (1904–1980 гг.) с его «Экологией разума». Однако Паскаль также утверждает: «Очевидно, человек создан для мышления; в этом все его достоинство, вся его заслуга и весь долг его мыслить как следует, а порядок мысли – начинать с себя, со своего Создателя и своего назначения». Более детальное исследование содержания и контекстов показывает, что ввиду противоположности их изначальных подходов к религии, сам набор идей, которые определяют понятие «хорошего мышления» у этих авторов противоположен. Это дает основание назвать их философские системы без каких-либо «натяжек» «диаметрально противоположными», что еще более подчеркивается, как это ни парадоксально, мистицизмом, присущим этим мыслителям в равной мере. В итоге, если для Паскаля ясность мышления представляется практически недостижимой в силу самой его человеческой природы, то у Бейтсона экологическая чистота мышления является необходимым требованием. Вместе с тем, вряд ли можно, например, серьезно отрицать, что Паскаль, воспринимая человека динамически и исходя из таких негативных состояний, как тоска, беспокойство и т.п., постоянно фиксирует внимание читателей «Мыслей» на хрупкости человеческой жизни, которую он уподобляет тростнику, подобно жившему четыре века до него великому суфию и гениальному персидскому поэту Джалал ад-дину Руми (1207–1273 гг.). Но если у Руми преобладают элементы экзистенциально-суфийские, то у Паскаля это уподобление принимает христианско-экзистенциальный характер. Вряд ли можно отрицать и то, что его сосредоточенность на антропологической проблематике предвосхищает понимание христианской традиции у Ф.М. Достоевского и С. Кьеркегора. В мистическо-философском аспекте Паскаль с позиций идеи о счастье как о состоянии, которое может быть достигнуто не в прошлом или в будущем, а только в настоящем, может рассматриваться как предшественник Д. Кришнамурти и Г. Гурджиева, утверждавших необходимость его осознания как бытия «здесь и сейчас». Другое дело, что они почерпнули эти экзистенциальные идеи у тех же упомянутых суфиев, живших задолго до Паскаля. Не менее обоснованно можно утверждать о его приоритете в «духовном прагматизме», т.е. прагматизме, основывающемся на ценности духовных идей (достаточно вспомнить «пари Паскаля»). А отсюда – один шаг до прагматизма «профанированного», «механистического» и т.п. Другое дело, что задолго до Паскаля «духовный прагматизм» является, как правило, одним из ведущих религиозно-философских принципов у всех известных апологетов мировых и национальных религий. Несомненным недостатком «Апологии», с научно-философской точки зрения, является попытка решения этих вопросов преимущественно с позиций апологетики; однако, стоит ли упрекать в этом Паскаля? Особенно, если учесть его состояние здоровья и духа, время, в которое он жил, разгром янсенистов Пор-Рояля, официальное сожжение его «Писем». Или (что как полагают не менее важно) то, что он был одним из первых, кто, пройдя через опыт механистического рационализма XVII в., поставил вопрос о преимуществе «доводов сердца» по сравнению с «доводами разума» – и, сделав выбор в пользу религиозно-мистического подхода, остался на позициях апологетики католицизма.

 



 
PR-CY.ru