Но затем, после этих и других подобных цитат, в которых Проспер и в самом деле открывает в Кассиане проповедника универсальности благодати не менее красноречивого, чем Августин Блаженный (это и дает некоторым повод думать, будто он «подвергался влиянию» Августина), Проспер продолжает: «И тут, посредством некоего непонятного противоречия введено утверждение, в котором проповедуется, что многие приходят к благодати помимо самой благодати, а также некоторые как дары свободной воли имеют это желание – искать, просить и толкать» (гл. 2; 4). То есть он обвиняет Кассиана в той самой ошибке, о которой Августин признается, что сам сделал ее в свои ранние годы. «О, Кафолический учитель, зачем оставил ты свое исповедание, зачем обратился ты к мрачной тьме лжи и изменил свету чистой Истины?.. У тебя нет согласия ни с еретиками, ни с кафоликами. Первые почитают первопричину всякого правого дела человека принадлежащей свободной воле; тогда как мы (кафолики) непреложно веруем, что истоки благих помыслов происходят от Бога. Ты нашел некое, не поддающееся описанию третье решение, неприемлемое для обеих сторон, посредством которого ты не найдешь согласия с противниками, не сохранишь взаимопонимание с нами» (гл. 2.5; 3.1). Именно это «не поддающееся описанию третье решение» и есть православное учение о благодати и свободной воле, позднее ставшее известным под именем синергии – соработания Божественной благодати и человеческой свободы, действующих независимо или автономно друг от друга. Преподобный Кассиан, верный полноте этой истины, выражает то одну ее сторону (человеческую свободу), то другую (Божественную благодать), а для сверхлогического ума Проспера это – «неподдающееся описанию противоречие». В 431 г. пелагианство было осуждено на Эфесском соборе, а в VI в. подверглись осуждению и попытки примирить взгляды Пелагия и Августина Блаженного, сводившиеся к тезису о необходимости взаимодействия человеческой воли и Божественной благодати. В эпоху Реформации обвинения в пелагианстве выдвигались уже против самой католической церкви, которая в практике каждодневного общения с прихожанами неизбежно должна была призывать их приближать спасение усилиями своей собственной воли. Двигаясь в проложенном Августином Блаженном русле, М. Лютер выдвигает учение о предопределении, согласно которому воля человека не свободна ни для добра, ни для зла: «Предвидение и всемогущество Божие диаметрально противоположны нашей свободной воле... Ничто мы не совершаем по своей воле, а все происходит по необходимости. Таким образом, мы ничего не делаем по свободной воле, но все в зависимости от предвидения Божьего и от того, как Он творит по непогрешимой и неизменной Своей воле». Таким образом, Лютер, продолжая линию Августина Блаженного, приравнивает благодать к рабству человеческой воли. «Cынами Божьими не становятся ни от плотского рождения, ни от усердия в законе, ни от какого-либо иного человеческого рвения, а только лишь от рождения через Бога. Если они не рождаются от плоти, не воспитываются при помощи закона, не готовятся при помощи какого-нибудь человеческого попечения, а возрождаются от Бога, то ясно, что свободная воля не имеет здесь никакого значения». См. также Пелагий.