Наконец, в-третьих, отличительная черта правоверного мистического богословия есть тот принцип, что внутреннее общение с Богом не исключает внешних форм благочестия, и что высшее духовное совершенство не отменяет никаких заповедей. В противоположность этому еретическая теософия Средних веков унаследовала от древних гностиков тот принцип, что для чистого всё чисто, духовному всё позволено и для совершенного ведения необходимо всё испытать. Мистика в Средние века на Западе неотделима от религиозной жизни. Как вера в восприятие сверхчувственного, так и само его восприятие (мнимое или реальное) с самого начала Средневековья находят широкую область проявления. Мистические ощущения сопровождают совершение таинств и использование (ради религиозных и земных целей) культовых актов и объектов культа. Мистическая потребность в соприкосновении со сверхчувственным содействует развитию культа. Это становится особенно заметным со времени образования варварских государств. В эпоху Меровингов исключительного расцвета достигает культ святых и реликвий. В эпоху Каролингов мистика одерживает победу в споре о таинстве евхаристии – Пасхазий Радберт (786 – около 860/865 гг.) и Ратрамн (ум. около 868 г.). В XI в. она же определяет неудачу Беренгара Турского (около 1000 – 1088 гг.) и к середине Средневековья становится одним из существенных моментов религиозной жизни, оживляющим практическую религиозность и культ. Мистика составляла существенную сторону творчества цистерианского монаха Бернара Клервосского (1090/1091 – 1153 гг.). Вместе с церковной мистикой развивается и внецерковная (или вульгарная), лишь в наиболее резких своих проявлениях обособляющаяся от церковной. Люди верят в сверхчувственную силу некоторых объектов внешнего мира (камней, трав и т.п.), формул и заклинаний и стараются использовать её в житейских (в частности, медицинских) целях. Так, из области мистики обособляется магия, в двух своих видоизменениях (церковном и вульгарном) связанная со священством и магами (колдунами, гадателями, ворожеями, до определённой степени и астрологами). В то же время мистика старается установить непосредственные и возможно близкие отношения с демонами, ангелами, святыми и Божеством. Развивается гонимый церковью культ демонов, в котором обнаруживаются и эротические элементы, отражающиеся в легендах об инкубах и суккубах, о шабаше, о плотских сношениях с дьяволом. Те же черты заметны и в отношениях к святым, к Богоматери и Христу. Напряжённая аскетическая жизнь монастырей вызывает легенды об обручениях с Христом (Екатерина Сиенская, 1347–1380 гг.), о поцелуях Богоматери. На почве религиозности мистика проникает и в высшие сферы религиозной жизни и мысли, определяя развитие богословия, но ещё больше определяемая им. Историческая роль западной мистики заключается не в откровении новых истин, а в попытках доказать и связать с религиозной жизнью традиционные богословские догмы. Поэтому история теорий или систем божественной мистики исследователи по существу считают невозможной; они лишь указывают на главнейшие течения мистического богословия. Уже виднейший представитель западной патристики Августин Блаженный (354–430 гг.) внёс в западной богословие сильные, заимствованные им у Востока, но внутренне родственные религиозной жизни Запада мистические элементы, в значительной степени вытекающие из неоплатонизма. Он выдвинул ставшее на Западе классическим учение о тройном знании и о трёх глазах человека, из которых первый, направленный на чувственный мир, почти не изменён фактом грехопадения, второй, воспринимающий внутренний мир человека, помутнел, а третий, самый важный как созерцающий божественное и Божество, почти совершенно ослеп; задача познавателя истины заключается именно в возрождении его деятельности. Это учение повторили потом французский богослов Гуго Сен-Викторский (1096/1097 – 1141 гг.), монах ордена цистерианцев Бернард Клервоский (1090/1091 – 1153 гг.) и их преемники. Столь же важны для Запада психологизм в богословии Августина, его учения о греховности и воле человека и об оправдании благодатью, вызывающее, как это обнаружилось в пелагианском споре (см. Пелагианство), опасный для мистики уклон к пассивности и фатализму.