Основатель манихейства обладал богатым воображением, обширными познаниями в области религии, философии и природоведения, а также способностью систематизировать элементы культур разных народов. В его личности соединялись поэт, философ, художник и музыкант; ему приписывают книгу «Образ», снабжённую его рисунками. Согласно источникам, канон новой религии был создан самим Мани. Он состоял из семи книг, от которых сохранились фрагменты и названия: «Живое евангелие», «Сокровище жизни», «Прагматия» (трактат), «Книга таинств (мистерий)», «Книга гигантов (исполинов)», «Шапуракан» («Послания») и «Псалмы». Кроме того, известны тысячи текстов его последователей на разных языках. В более или менее полном виде до нас дошла книга, написанная на коптском языке через столетие после Мани – «Кефалайя» («Главы»). Важные особенности манихейской литературы связаны с универсальной основой и назначением этой религии. В ней содержатся попытки сохранить манихейскую проповедь от изменений и трансформаций, ввиду её распространения на многих языках и среди многих народов. Мани полагал, что доктрины, провозглашённые Заратуштрой, Буддой и Иисусом, были искажены, а их церкви распались на ячейки враждующих сект, потому что основоположники этих церквей не оставили после себя письменных сочинений, но проповедовали только устно, передоверив долг записи своим ученикам, слово которых не могло иметь, однако, абсолютного авторитета. Манихейство, в отличие от других вер, с самого начала возникло как письменная религия, и Мани почитается своими последователями не только как пророк и реформатор, но и как сочинитель, автор священного канона. Переписчики неукоснительно и скрупулезно следовали духу и букве канонизированных оригиналов, и эти охранительные и унифицирующие тенденции привели к определённому единообразию манихейской литературы на всём протяжении её развития, с ориентаций на древнейшие образцы. Те же жанры, которые были излюбленными в сочинениях гностических и христианских сект Сирии и Месопотамии (евангелия, апостольские деяния, послания, откровения, жития мучеников, псалмы, молитвы, гимны и т.п.) составляли и манихейскую литературу. По содержанию она полна необычных и чудесных описаний, призванных воздействовать на человеческую фантазию, предложить ей мистические загадки и разгадки тайн мироздания. Псевдоисторические предания перемежались в ней с фантастическими приключениями: драконы, великаны, морские чудовища, которые пытались помешать проповеди святого или прервать его аскезу на берегу моря либо в пустыне и которых он побеждал с помощью чуда, доказывая тем самым истинность и всесилие своей веры. Не поступаясь фундаментальными принципами, но сочетая догматический ригоризм с формальной гибкостью, манихейская литература проявила способность выступать по мере необходимости всякий раз в новой по видимости оболочке (языческой или христианской, мифологической или этической). Это приводило к тому, что почти каждая религия, с которой сталкивалось манихейство, склонна была рассматривать его как собственную ересь. Это выражалось также в том, что манихеи легко включали чужеземных богов в свой пантеон или отождествляли их с высшими существами или абстрактными принципами своей религии. В средневековых иранских рукописях персонажам оригинальных сочинений Мани, написанных по-сирийски, соответствуют иранские имена: Ахура Мазда вместо Прародителя, Митра вместо Животворного Духа и т.д. В центральноазиатских фрагментах Мани нередко представлен как последнее воплощение Будды и упоминаются имена иных будд и бодхисатв; то же касается литературных форм и жанров. В восточной Азии манихейские богословские трактаты часто принимали форму буддийских сутр, в Европе – греческих апологий или посланий. Поскольку манихеи, с одной стороны, обильно черпали мотивы, сюжеты и формы из местных фольклорных и литературных источников, а с другой – их общины и вместе с ними их тексты распространялись на огромном пространстве (от Атлантики до Тихого океана), многие исследователи склонны видеть в манихейской литературе тот канал, по которому циркулировали так называемые «бродячие» сюжеты и рассказы от Дальнего Востока до Европы. Конечно, манихейская литература была не единственным таким каналом и, может быть, даже не самым важным, но исследователи говорят: не следует забывать, что, например, легенда о Шакьямуни (Будде), которая лежит в основе византийской «Повести о Варлааме и Иоасафе», впервые была обнаружена в одном из манихейских азиатских текстов, или что (по свидетельству аль-Бируни) повесть «Калила и Димна» была переведена с персидского на арабский Ибн аль-Мукаффой с тем, чтобы склонить её читателей к манихейству.