Само собой понятно, что грубый пример не мог точно выяснить подлинной мысли церковного учения. Огонь уничтожает горючее вещество, между тем как божество Спасителя не уничтожает Его человечества, а только соединилось с ним в такое же неразрывное единение, в каком находятся между собой огонь и вещество горящего светильника. Чтобы точнее выразить свою мысль о возможности неизменного существования соединённых воедино природ Спасителя, Кирилл Великий обращается к другой аналогии – к соединению тела и души в единстве личности человека. Душа и тело человека составляют в нём две сущности, совершенно различные, которые, сохраняя все свои особенности и свойства, в то же время тесно соединены между собой, но притом так, что взаимно не поглощают друг друга. Точно так же нужно мыслить и способ сочетания и единения природ в лице Спасителя. Они составляют единство в личности Христа, но в то же время они нераздельно-неслиянны между собой и, таким образом, не претворяясь одна в другую и не поглощаясь взаимно одна другой, составляют собственно две природы, а не одно общее претворённое существо. Но противникам Кирилла Александрийского сам факт воплощения (в смысле учения Кирилла Александрийского) представлялся невозможным. Основания этой невозможности сводились к следующим трём положениям: 1) воплощение унижает собой Божество; 2) оно подвергает страданию Бесстрастного и 3) оно ограничивает вещественными формами плоти Беспредельного. Кирилл Великий разрешает все эти возражения. Касаясь первого из них, он ставит следующий вопрос: в чём собственно нужно усматривать это унижение? Если бы мы предложили этот вопрос древним гностикам, то они, конечно, уверили бы, что Божество унижается от соприкосновения с принципами зла – материей, и потому вполне согласились бы дать Спасителю не материальное, а какое-нибудь другое, особенное тело. Эту гностическую точку зрения (отчасти присущую аполлинарианам) Кирилл Александрийский опроверг указанием полной бесцельности такого рода воплощения. По его мнению, чтобы действительно исцелить больного, нужно, конечно, давать лекарство не здоровому, а самому больному; больным же был человек. Следовательно, и в воплощении нужно было восприять Богу для уврачевания обыкновенную человеческую природу. В противном случае и само дело искупления потеряло бы своё реальное значение, и само по себе было бы делом призрачным и не достигающим цели. И, наоборот, если бы дело искупления было совершено не самим воплотившимся Богом, а только человеком (носителем божества), то тогда и само искупление было бы невозможным, потому что оно представлялось бы только делом человеческим, имеющем лишь нравственную силу и принудительность. Впрочем, противникам Кирилла Александрийского казалось унизительным не столько то, что Бог воплотился, сколько то, что Он повиновался повелениям, подчинился человеческим законам и нёс крест. В этом они видели крайнее унижение Божества и вместе с тем препятствие к Его воплощению. Но Кирилл Великий замечает, что в факте истинного и ипостасного соединения Бога с человеком проявилось вовсе не унижение, а, напротив, необычайное действие божественной силы, которое составляет предмет вечного удивления для всех разумных существ.