У самого Юстиниана не было сомнения относительно природы императорской власти: именно император должен был соблюдать и обеспечивать гармонию в обществе, которая необходима для благополучия и мира. Идея блюстительства нашла выражение в названии императора епистимонархом, т.е. верховным наблюдателем за церковными порядками и устроителем церковных дел. Это звание давало, прежде всего, право созывать и распускать Вселенские соборы. Данной прерогативой императоры пользовались в течение IV–VIII вв. для решения самых разных догматических и канонических вопросов, которые, по их представлению, могли затронуть интересы государственной власти. Поэтому монархи обычно либо сами председательствовали на соборных заседаниях, либо поручали это своим представителям из числа лиц, принадлежавших к высшей государственной администрации, которые затем представляли императору подробный отчёт о Соборе. После завершения Собора император утверждал все его определения, которые тем самым приобретали силу закона и включались в систему гражданского законодательства. Однако (по византийским воззрениям) утверждение императором соборных определений вовсе не означало, что догматическая важность и церковное значение данных актов находились в какой-либо зависимости от императорской санкции. Соборные определения сами по себе обладали достаточным авторитетом вследствие их согласования со Священным Писанием и Священным Преданием и в связи с утверждением их Вселенским собором, выражающим голос всей церкви. Но церковные иерархи (отцы Собора) всё же предпочитали обращаться к государственной власти за утверждением соборных актов: считалось, что только принятые в согласии обеими властями церковно-государственного организма, они становились действительными для всего христоимённого народа – членов церкви и подданных императора. Сами императоры постоянно подчёркивали, что их роль епистимонарха – это роль защитника церкви и блюстителя её вероучения и канонов. Вводя соборные акты в систему государственного законодательства, монархи рассматривали их как выражение Божьей воли, которая должна определять всю жизнь христианского государства, признающего церковь в качестве носителя высшей религиозной истины. Мировоззрение императора Юстиниана было пронизано идеалом единства и величия – единства и величия Бога, церкви, императора и империи. Всё своё царствование он упорно стремился воплотить этот идеал в жизнь. Прославление единого Бога подталкивало и к сооружению великих памятников архитектуры, и к искоренению всех иноверцев. Единение церкви заставляло искать предельно точного выражения истины, которое сплотило бы всех христиан. Возвеличивание императорской власти диктовало полное самодержавие императора в земных делах, а возрождение славы и мощи империи заставляло отвоёвывать давно потерянные для ромеев земли. Хозяйственные меры императора сводились к полному и жёсткому контролю со стороны государства над деятельностью любого производителя или торговца для пополнения казны любым способом (при этом Юстиниан не наживался на этом, а употреблял добытые средства на воплощение в жизнь духовных и государственных идеалов). Его религиозная политика Юстиниана не отличалась строгой последовательностью, но против остатков язычества император боролся решительно. Оно уже было запрещено эдиктами Феодосия I Великого (379–395 гг.), но фактически сохранялось ещё во многих местностях – в Египте, Сирии, Финикии, Малой Азии, особенно в Греции, и ему были преданы многочисленные группы во всех слоях общества. Хотя все языческие храмы были закрыты или уничтожены, но обряды тайно исполнялись внутри домов, и правительство, во избежание больших хлопот, закрывало глаза на нарушение указов. Юстиниан же не хотел терпеть таких послаблений и объявил существование язычества недопустимым, предписал всем креститься, упорствующих лишал всех служебных и гражданских прав и ставил их вне закона, грозя не только лишением имущества, но и смертью. Для выполнения своего предписания он применял террор как в столице, так и в провинциях, найдя в лице фанатика-монофизита, монаха, а потом и Эдесского епископа Иоанна (Ивы) подходящее и деятельное орудие. Обращение в христианство осуществлялось огнём и мечом, поэтому большинство приверженцев язычества подчинилось из выгоды или страха.