Плоть Иисуса с самого начала была плотью Слова, без всякого временного разделения. Мария родила не просто человека, но вочеловечившегося Бога. Господь стал человеком воистину и по естеству, т.е. не только восприял тело и душу человека, но и принял наше проклятие и наш грех. Воля человеческая при этом, не сливаясь, соединилась с волей Божественной, став волей Богочеловека Христа. Как и все люди, Христос имел свободу выбора – имел свою человеческую волю, но Его человеческое «хотение» не расходилось с решениями Его Божественной воли. Ни один из поступков Иисуса не был принуждением свыше, каждый из них, вплоть до распятия, являлся делом Его свободного выбора. Вначале  у сторонников иконопочитания не было никакого богословского обоснования, аргументы противников производили опустошительные действия в их рядах; поэтому их положение было просто безотрадным. Иоанн Дамаскин оказался их первым литературным защитником. Впоследствии Константинопольский патриарх Никифор I (806–815 гг.) смог серьёзно ослабить аргументацию иконоборцев. Будучи патриархом, он долго лавировал среди разъярённых религиозных стихий, ограничивая злоупотребления среди монашества и полемизируя с иконоборцами. При императоре Льве V Армянине (813–820 гг.) Никифор I был вынужден оставить кафедру, и в уединении занялся опровержением иконоборчества. Его аргументация в пользу икон была обставлена богаче и искуснее, однако Иоанн Дамаскин был всё же первым паладином иконопочитания. Иконоборческий Собор 754 г., созванный по инициативе сына Льва III Исавра Константина V Копронима (741–775 гг.), проклял ненавистное имя Мансура как «мыслящего по-сарацински, сочинителя лжи, клеветавшего на Христа и злоумышлявшего против империи, учителя нечестия, извращавшего Писание». Но Седьмой Вселенский собор, собравшийся в Никее в 787 г. и осудивший иконоборчество, высоко оценил его деяния, назвав Дамаскина «глашатаем истины». Лев III Исавр, опираясь на войско и придворную аристократию, составлявших главный оплот партии иконоборцев (икономахов, иконокластов, иконокаустов, т.е. сокрушителей, сожигателей икон, как их называли противники), а также имея себе поддержку и в некоторой части духовенства, до конца царствования поддерживал иконоборцев. Его сын и преемник Константин V Копроним в самом начале царствования выступил против иконопочитания с ещё большей энергией, чем его отец, несмотря на трудную борьбу с православной партией, выставившей против него нового императора – его зятя Артавазда, который в течение почти двух с половиной лет (741–743 гг.) владел Константинополем. Желая более определённо провести иконоборческие идеи и подготовить к этому умы путём «народных собраний», Константин и созвал в 754 г. большой Собор (свыше 300 епископов, среди которых не было ни одного представителя патриарших кафедр). На этом Соборе было определено, что «восстановлять образы святых посредством материальных красок и цветов есть дело бесполезное, праздное и даже богопротивное и дьявольское», но что «вместо того следует заботиться о подражании на деле святым», добродетели которых «должны служить как бы одушевлёнными иконами», молитвы и представительства которых следует испрашивать согласно с церковным преданием. Между тем стремления Константина вели его к покровительству приверженным павликианству «сирянам и армянам», которые переселялись в европейскую часть империи, усиливая здесь восточный элемент (вообще очень влиятельный при иконоборческих императорах), и к раздражению против монашества. Константин не только стал подвергать (вероятно, не ранее 761 г.) открытому гонению и мучениям отдельных монахов (например, св. Стефана Нового), но и преследовал, по-видимому, и сам институт монашества. Благодаря этому усилилась эмиграция греческого монашества, бежавшего, главным образом, в южную Италию (к лангобардам-арианам) и на северные берега Черного моря (к славянам-язычникам). Видимо, следствием этого стало быстрое распространение православия на Балканском полуострове и на территории Восточной Европы – вверх по Дунаю, Днепру и Дону. Монахи и следовавшие за ними миряне несли сюда своё представление о христианстве вместе с иконами и мечтой о «симфонии священства и царства», которая, впрочем, всегда была только мечтой, поскольку в реальной истории этого нигде не наблюдается.