В подобной установке скрыта более глубокая причина необходимости откровения помыслов, чем просто обращение к опыту другого человека, – это недоверие к собственному разумению. Наряду с посторонними помыслами и помыслами, производимыми укоренившейся страстью, подвижника искушают и «собственные вожделения» склонной ко греху человеческой воли. Поэтому, чтобы преуспеть в духовном подвиге, нужно отсекать свою греховную волю и во всём согласовывать её с волей Божьей, которая является либо через указания старца, либо из обстоятельств жизни, которые нужно принимать как из руки Божьей. Авва Дорофей Газский приводит наглядный пример того, как полное послушание и безраздельное упование на молитвы старца помогают послушнику преодолеть искушение: «…Брат, которого послал авва его, по их нуждам, в село к служившему им Бога ради, когда увидел, что дочь сего стала привлекать его к совершению греха, сказал только: “Боже, молитвами отца моего, спаси меня”, и тотчас очутился на пути в скит, идя к отцу своему... не сказал: “Боже мой, спаси меня”, но – “Боже! молитв ради отца моего, спаси меня”». Дорофей Газский акцентирует внимание монахов на терпении, как средстве преодоления искушения: «Мы потому только согрешаем в искушениях, что мы нетерпеливы и не хотим перенести малой скорби или потерпеть что-нибудь против нашей воли, тогда как Бог ничего не попускает на нас выше силы нашей». Не должно ни малодушествовать в искушении, ни уклоняться от него, но принимать его как должное: «Пусть он (монах) признает себя недостойным освободиться от тяготы, но более достойным того, чтобы искушение продолжалось и укрепилось против него». Монах не должен также удивляться ничему с ним случающемуся, но веровать, что ничего не бывает без промысла Божия. Он должен уметь терпеть не только внешние искушения, случающиеся с ним, например, в общежительном монастыре от братьев или, что неизбежно, от злых духов. Должно терпеть также и собственные страсти, которые от нерадения души получили власть над волей человека. Насилие, которое терпит душа от страсти, авва Дорофей Газский также рассматривает как испытание, как один из путей божественной педагогики. Монах, сознавая свою вину в приобретении дурных навыков, не должен унывать и отчаиваться или негодовать на себя, но должен приходить в смиренное и покаянное чувство, «ибо невозможно, чтобы тот, кто исполнял страсти, не имел от них скорби». Только полностью отрекшийся от собственной воли и стяжавший подлинное смирение становится недосягаем для дьявольских искушений. Основополагающее значение смирения для противостояния искушающим помыслам отмечает преподобный Иоанн Лествичник. Только смиренномудрие, которое является преддверием Царства Небесного и уподобляет подвижника Христу (ср.: Мф. 11:29), дарует душе желанный покой от духовной брани. Смиренное сердце недоступно для демонов, и ни один греховный помысел не может искусить его: «Когда же смиренномудрие, сия царица добродетелей, начнёт преуспевать в душе нашей духовным возрастом..., ум бывает в то время неокрадом, затворившись в ковчеге смирения, и только слышит вокруг себя топот и игры невидимых татей, но ни один из них не может ввести его в искушение; ибо смирение есть такое хранилище сокровищ, которое для хищников неприступно». Таким образом, целью духовной брани, которая в общем и состоит в пресечении прилогов греха, Иоанн Лествичник указывает достижение состояния первозданной чистоты, в котором преодолевшая всякое лукавство душа неуклонно служит своему Творцу.