Знаменательно, что вопрос о хомонии непосредственно связывается в этой полемике с другими вопросами, к «хомонии», по существу, не имеющими отношения: о единогласном или многогласном пении (при многогласии имеет место одновременное произнесение нескольких текстов при богослужении) и о глоссолалических вставках в пении (таких, как аненайки и хабувы); так, в частности, у протопопа Аввакума и в анонимном сочинении «Брозда духовная» 1683 г. «Хомовое» пение ассоциируется у исследователей с пением многогласным и с глоссолалиями, тогда как «наречное» пение – с единогласным и предполагает отсутствие глоссолалических вставок. Различие точек зрения связано с различными взглядами на природу и функцию церковного пения и церковной службы вообще. У сторонников «наречного» пения в центре проблемы оказываются восприятие текстов молящимися, их доступность для понимания; возражения против «хомового» пения сводятся к тому, что оно, подобно пению многогласному и пению с глоссолалическими вставками, затрудняет восприятие. Приверженцы же «хомового» пения понимают церковную службу, прежде всего, как общение с Богом, а не с человеком, для них проблемы человеческого восприятия отступают на второй план. С этой точки зрения как «хомовое», так и многогласное и глоссолалическое пение не могут затруднять общение с Богом (поскольку здесь предполагается, так сказать, идеальный канал связи) и тем самым не могут нарушить функцию богослужения. С проникновением ренессансных идей русское церковное искусство начинает всё больше ориентироваться на субъективное человеческое восприятие. Это явление находит отражение в иконописи (ср. появление прямой перспективы), в зодчестве (ср. противопоставленность шатрового и купольного типов храма) и, наконец, в пении, где оно и проявляется в замене «раздельноречного», или «хомового», пения «наречным», в борьбе с глоссолалическими попевками и многогласием, так же как и в появлении партесного пения. Ориентация на восприятие делает актуальной проблему условности богослужебного пения. Знаменное пение (см. Знеменный распев) традиционно понималось как ангелогласное, богодухновенное. Предполагалось, что оно хранило в себе богооткровенную истину: мелодия его считалась священной, и её нарушение, произвольное изменение нотных знаков было недопустимо; этим и объясняется переписывание певческих книг в XIV в., зафиксировавшее старое книжное произношение еров и определившее появление «раздельноречия». Такое понимание нашло отражение в постановлении Стоглавого Собора (1551 г.): «Церковное пение правити сполна и по чину о всем по преданию святых апостол и святых отец, по Божественному уставу и по священным правилом, ничто же претворяюще». Крюки в раздельноречных песнопениях сохранялись более тщательно, чем текст. Монах Евфросин с упрёком говорил об этом: «В пении нашем точию глас украшаем и знаменныя крюки бережем, а священныя речи… до конца развращены противо печатных и письменных древних и новых книг». В результате правки певческих книг «на речь» меняется сам характер пения (соответственно, в настоящее время у старообрядцев-беспоповцев, поющих «раздельноречно», сохраняется архаическое интонирование знаменного распева, которое отсутствует у поповцев, придерживающихся «наречного» пения). Во второй половине XVII в. певческая культура активно развивается, она оказывается открытой для внешних влияний. Вместе с возникновением «нового истинноречия» («наречного» пения) появляется множество распевов, пришедших с запада и юга, развивается многоголосие, и знаменный распев постепенно теряет статус непререкаемой певческой традиции. «Новое истинноречие» оказывается на пороге нового этапа истории церковного пения.