При всей неисторичности подобного подхода имеет значение тот факт, что полемический пафос и риторическое совершенство «Послания Иуды» оказались актуальными для церкви в новых исторических обстоятельствах. Феофилакт Болгарский повторяет толкование Кирилла Александрийского, выстраивая догматическую экзегезу Иуд. 4 (выражение «единого Владыки Бога и Господа Иисуса Христа»): слова «единого Владыки Бога» он относил не к Отцу, а к Иисусу Христу, и в слове «единый» видел указание на единство двух природ во Христе. Желая восстановить исторический контекст «Послания Иуды», Феофилакт Болгарский приводил из «Панария» Епифания Кипрского описание кощунственных обрядов, в совершении которых обвиняются гностики-борбориты (секта, близкая к николаитству; в серии ТСОРП (М., 1863 г.) эти места оставлены без перевода), пытаясь увидеть в «Послании Иуды» намёки на эти обряды («дважды умершие» – люди, предающиеся разврату и при этом отказывающиеся иметь собственное потомство; слово «мечтатели», по мнению Феофилакта Болгарского, это только намёк «на крайне постыдную сторону дела»). Совершая эти обряды, еретики восстают против природы и Самого Бога, что выражено в словах «отвергают начальства». Под властями Феофилакт Болгарский предлагал понимать либо учение церкви, либо Ветхий Завет и Новый Завет, либо церковные власти. Многочисленные метафоры, создаваемые автором «Послания Иуды» на основе аллюзий, давали основание для применения аллегорического метода в толковании текста. Так, Климент Александрийский видел в «одежде, осквернённой плотью» (Иуд. 23) указание на дух, осквернённый плотскими вожделениями. Похожую интерпретацию Иуд. 23 даёт Максим Исповедник, усиливая аллегорию и делая её более изящной за счёт антропологических наблюдений. Центральным в толковании преподобного Максима исследователи считают понятие следа. Никакой человеческий поступок не ограничивается самим собой, он оставляет след в нашей жизни. Каждый новый грех оказывает влияние на весь образ жизни. Даже если человек перестаёт совершать этот грех, остаётся память о поступке, которая продолжает действовать в душе. Человеческим поступкам уподобляется одежда человека, вернее, одежде подобен образ жизни, который определяется поступками. Дурные поступки оставляют на одежде след. Содеянный поступок уходит, а след остаётся. Чтобы одежда стала чистой, недостаточно устранить источник грязи – нужно очистить след. В аскетической практике это означает преображение природы человека, преодоление греха на всех уровнях – не только в поступке, но и в привычках и в памяти. Беда Достопочтенный понимал Иуд. 23 более буквально, объясняя это выражение как метанимию: одежда, осквернённая плотью, – это сама плоть. Этот образ, по его мысли, не побуждает нас ненавидеть свою плоть: мы должны очищать её, возводя плотское к духовному. Но своими силами человек не может совершить это; ему нужна помощь Того, Кто может «соблюсти... от падения». Так осуществляется переход от обличительных метафор «Послания Иуды» к заключительному славословию, которое, таким образом, не просто является необходимым риторическим завершением Послания, но и непосредственно указывает путь к очищению, напоминает человеку его собственное духовное бессилие.