Сирийский язык произведений Иоанна Эфесского испытал сильное греческое влияние. Исследователи учитывают, что Иоанн Эфесский превосходно знал греческий язык, что было необходимо для общения при дворе и руководства монофизитской общиной Константинополя. Однако это не означало, что он был сведущ и в греческой христианской литературе. «Жития восточных святых» по жанру близки к «Лавсаику» Еленопольского епископа Палладия и к «Истории боголюбцев» Кирского епископа Феодорита, однако никаких следов знакомства Иоанна Эфесского с этими произведениями исследователям обнаружить не удаётся. Он не знает греческую богословскую литературу, в том числе монофизитскую (например, сочинения Севира Антиохийского). По мнению исследователей, Иоанн Эфесский писал для широкой аудитории убеждённых антихалкидонитов на Востоке, весьма далёких от греческой литературной среды. В сочинениях Иоанн Эфесский не полемизирует на богословские темы с православными, его цель – укреплять верующих и, приводя достойные подражания примеры, ободрять монофизитов в период гонений. Исследователи отмечают, что Иоанн Эфесский не чужд обличительного пафоса, однако его упрёки относятся, скорее, не к догматическим взглядам, а к поступкам оппонентов, по которым можно судить об их вере. Впрочем, даже описывая нелицеприятные факты из жизни Константинопольского патриарха Евтихия, он тут же заявляет, что не собирается его обличать или высмеивать. Богословские вопросы не привлекают его внимания: описывая догматические споры монофизитов, он представляет общие теоретические положения различных сект; в основном, описывает людей, принадлежащих к той или иной партии, их поступки, поведение. Наличие назидательного элемента сближает историографические и агиографические сочинения Иоанна Эфесского. Исследователи отмечают, что «Жития восточных святых» изобилуют описаниями исторических событий, которые, видимо, столь же подробно освещались и в несохранившихся частях «Церковной истории» (гонения при Юстине I и Юстиниане, война с Персией 528–532 гг., эпидемия чумы 540 гг.). Такую особенность исследователи отчасти обусловливают характером сирийского монашества, в значительной мере чуждого созерцательности египетских монахов и более тесно связанного с миром. Почти всегда описание жизни того или иного подвижника продолжает рассказ о его церковной деятельности, и частное жизнеописание выводится на уровень общей церковной истории. Для восточных святых созерцательная и деятельная жизнь связаны между собой: многие епископы были строгими аскетами и стремились к уединению (например, Иоанн бар Курсус), а монахи принимали на себя пасторские обязанности, не имея сана. При этом и те и другие могли быть исповедниками, которые вопреки гонениям исполняли свой долг.