Сами по себе эти братства, как бытовая корпоративная форма, были прямым заимствованием из быта германских ремесленников на основе так называемого Магдебургского права. Но они вовремя пришли на Русь для консолидации коллективного сознания православной народной массы и стали её подручной естественной опорой в сопротивлении униональным компромиссам и интригам своей высшей иерархии. Они стали органом той православной соборности, для которой не существует никакого заранее предписанного канонического шаблона. Они «в долготу дний» восточного церковно-исторического опыта явились формой, адекватной духу православного строя, переживая периоды то своего оживления и расцвета, то угасания и бледного, почти только формального существования, вырождающегося в бюрократизм. Вот эта подпочвенная стойкость народного православия и одновременное исчезновение унии в Византии и привели Григория, несомненно, под влиянием тайных братских воздыханий всех других западнорусских архиереев, к ясному решению – ликвидировать дутый опыт возрождения Флорентийской унии. Признание в этом повороте пред верховной властью в Литве было, конечно, актом некоего мужества, при котором надо было великому князю Литовскому, в виде реванша, указать и на некоторую политическую выгоду. Литовская церковь, как униатская, бесплодно и фальшиво носила титул митрополии «Киевской и всея Руси». Тогда как в православном виде и в каноническом союзе с Константинопольским главой православная церковь на Литве оправдывала свою претензию на власть и над Московской церковью. Преемник Геннадия II Схолария (1454–1456, 1463, 1464–1465 гг.) в Константинополе, патриарх Дионисий I Мудрый (1467–1472, 1488–1490), ученик знаменитого Марка (Евгеника) Эфесского, был резким противником московской автокефалии, считая её самочинной и незаконной. Он был очень рад этому обороту дел, вдохновлял и Литовского великого князя на это церковное наступление на Москву, с радостью дал амнистию Григорию и всем русским архиереям и от себя направил призыв на всю Русь не только в Литву, но и в Москву и в Новгород, чтобы все теперь признали Григория митрополитом всея Руси, а Ионы Московского отчуждались бы, т.к. Цареградская церковь не признавала и не признаёт его за подлинного митрополита. B этом церковном ультиматуме Константинопольского патриарха и была для Литовского правительства позолота горькой пилюли лопнувшей унии. Как известно, Московскому князю Ивану III пришлось реагировать государственной силой, приказом – просто не впускать в московские пределы посланников и Григория, и патриарха и заявить, что церковная Москва в ответ на такие уничижительные претензии и самого патриарха считает «чюжа себе и отреченна». Новгород, рискнувший заявить ο своём переходе в юрисдикцию Григория, Иван III в 1471 г. просто раздавил военной силой и навсегда упразднил федеративные новгородские вольности. Митрополит Киевский Григорий II Болгарин скончался в начале 1474 г. в Новгороде-Волынском (возможно – в Новогрудке) и занесён в православные диптихи. Так исчезла униатская церковь. Её собственно и не было. Это был грех епископата. Народное отчуждение от неё одержало победу («на этот раз и пока»). Но идеал латино-римского государства не мог помириться с таким сосуществованием с православием, поэтому униатская интрига возобновилась. Митрополит Иона, умерший в 1461 г., был последним митрополитом в Москве, имевший титул «Киевского и всея Руси». Его преемники на кафедре уже именовались «Московский и всея Руси». Новый митрополит Феодосий (1461–1464 гг.) был поставлен без разрешения и благословения Константинопольского патриарха.