Для подавляющего большинства своих слушателей Грановский быстро стал настоящим кумиром. Что касается его взаимоотношений со своими коллегами (преподавателями и университетским начальством), то они носили куда более сложный характер. С одной стороны, именно в это время, на рубеже 1830–1840 гг. в университете складывается круг так называемой «молодой профессуры». Входившие в него юристы Никита Иванович Крылов, Пётр Григорьевич Редкин, Константин Дмитриевич Кавелин, филолог-античник Дмитрий Львович Крюков, историк Пётр Николаевич Кудрявцев, библиотекарь университета Евгений Фёдорович Корш – все они были настолько близки друг другу по возрасту, по духу, по присущим им западническим убеждениям и увлечению Гегелем, что долгое время казалось, составляли единое целое. Грановский не только сразу же вошёл в этот круг, но и стал, в силу своей исключительной талантливости, его естественным, признанным лидером. Тем самым он неизбежно противопоставил себя профессуре старшего поколения, отстаивавшей постулаты теории «официальной народности», наиболее яркими представителями которой были Михаил Петрович Погодин и Степан Петрович Шевырёв. Грановский сразу же оказался в эпицентре борьбы между этими силами, которая выражалась как в открытой полемике, так и в закулисных интригах. В этой борьбе, которая шла с переменным успехом, М.П. Погодин с С.П. Шевырёвым могли рассчитывать на поддержку министра народного просвещения Сергея Семёновича Уварова, создателя исповедуемой ими теории. Однако С.С. Уваров действовал, как правило, крайне осторожно и к тому же не был всесилен: «молодая профессура» имела надёжного покровителя в лице попечителя Московского учебного округа Сергея Григорьевича Строганова, постоянно конфликтовавшего с С.С. Уваровым и пользовавшегося определённым авторитетом и уважением у самого Николая I. В целом, эта борьба не имела внешне серьёзных последствий вплоть до «крыловской истории», в результате которой в 1847 г. несколько профессоров-западников были вынуждены оставить Московский университет. Подавал в отставку и сам Грановский, однако ему было отказано по чисто формальному поводу: он к этому времени не выслужил ещё в университете положенного срока за свою заграничную стажировку. Однако при некоторых внешних успехах консервативная профессура (вне всяких сомнений) проиграла Грановскому и его друзьям в главном: в борьбе за авторитет, популярность, влияние над студенчеством. Это признавал и сам М.П. Погодин, объяснявший впоследствии своё с Шевырёвым поражение тем, что «мы обращались к прошедшему, а противники наши – к будущему». Общее и вполне справедливое мнение современников о Грановском отводило ему роль профессора-лектора «по преимуществу»: «На кафедре он был не только учёный, но и поэт, художник, артист. Здесь он жил своей духовной жизнью; здесь высказывались его думы, сочувствия, убеждения». Это относилось непосредственно и к научной деятельности Грановского: его работам свойственна та же удивительная ясность мысли и чёткость, литературная отработка формы. Однако назвать его выдающимся (в академическом смысле, учёным-медиевистом) исследователи не могут. В определённой мере они считают это результатом принципиальной жизненной установки, которую Грановский неоднократно высказывал и в лекциях, и в статьях, и в переписке: русским учёным, избравшим своей специальностью зарубежную историю, ещё слишком рано было погружаться в «чистый» академизм с его узкой специализацией.