ГРАММАТОЛОГИЯ - Страница 8

В этом смысле то, что оказывается за рамками голоса или полной речи, как его называет Деррида, становится, по логике рассуждения, запредельным присутствию и в этом смысле выпадающим из Логоса/логики и рациональности, поскольку говорить о не-присутствии – это такая же бессмыслица, как говорить не-голосом, т.е. не говорить вообще. Не-сказанное лишается в парадигме присутствия какого-либо смыла, поскольку смысл здесь обнаруживается, прежде всего, черед присутствие при Бытии, присутствие, о котором можно сказать только голосом. Важно ещё раз подеркнуть, что роль голоса оказывается доминирующей лишь в культуре фонологического типа. «Система языка, ассоциирующаяся с фонетически-алфавитной письменностью, есть то, в рамках чего была создана логоцентритская метафизика, детерминирующая. Определяющая смысл Бытия как присутствие». По Деррида, в культурах иного, иероглиыического типа складывается совершенно иная ситуация и с присутствием. И с языком, и с философией, и с письменностью. Что касается культуры логоцентризма, то «логоцентризм, эта эпоха полной речи, всегда заключал в скобки и в конечномсчёте вытеснял любую свободную рефлексию отностиельно происхождения и статуса письменности, любую науку о письменнсти, если она не была технологией и историей техники (т.е. письма на службе речи)», если она не шла вслед за речью, которая, в свою очередь, следовала (или старалась следовать) за Бытием в попытке уловить и зафиксировать присутствие человека при/в жизни мира. Иное понимание письменности (как того, что не движется вслед за речью/присутствием, не стремится уловить присутствие и потому не принадлежит ни одной из форм присутствия) вынуждает Деррида сделать как будто бы уже окончательный вывод о том, что такое понимание письменности не сможет стать объектом некоторой научной грамматологии. Наука о письменности в том её толковании, которое предлагает деконструкция, не имеет, по его мнению, шансов на существование. Точно также, как не могут существовать науки о происхождении присутствия или не-присутствия. Невозможность грамматологии обосновывается здесь как бы на новом витке анализа, с использованием уже чисто деконсрувистской стратегии и терминологии. Таким образом, то, к чему приходит Деррида, в результате своего размышления о возможности  грамматологии как новой концептуальной конструкции (философской или научной, или ни того, ни другого, если иметь в виду философию как метафизику присутствия и рационалистическую науку) относительно нового толкования письменности, представляет собой как бы множество парадоксов, обнаруженных им на разных уровнях анализа и сформулированных в различных исследовательских парадигмах. Все эти парадоксы, в общем, и вынуждают принять это странное название грамматологического текста Деррида – «Нечто, относящееся (относимое) к грамматологии», «Нечто, считающееся грамматологией». Более того, та полная свобода интерпретации, которая предоставляется переводом и толкованием безличной именной конструкции «De la grammatologie», вызывает соблазн, появляющийся в ходе анализа самого текста, перевести его название как «Нечто, относящееся (относимое) к грамматологии». Однако этот соблазн, как приманку difference, о которой так любит говорить Деррида, всё же следует преодолеть и попытаться проанализировать то нечто, очень значительное нечто, шокирующее западную философию, что представляет собой деконсруктивисткая концепция письменности. Соблазн интерпретировать грамматологию как «нечто» удивительным образом подсказывается нек только деконструктивистским анализомНо и самой историей письменности в западной культуре, точнее, тем подходом, который сформировался здесь ещё в античности. Пренебрежительное отношение Аристотеля к письменности не было чем-то новым для греческой философии: достаточно известна та неприязнь и недоверие, которое испытывал к письменности и Платон.

 



 
PR-CY.ru