Материя мыслится у Платона именно как лишённость формы, а идея (эйдос) – не в качестве внешней, но в качестве внутренней формы как способа бытия объекта, вне которого объект утрачивает свою самость: идеальные (как в семантическом, так и в оценочном смысле этого слова) эйдосы выступают в качестве не только модельного образца предметов, но и целеполагающего импульса их становления. Аналогично истинное знание трактуется Платоном как фактически распредмечивание (усмотрение «мысленным взором» сквозь искажающую ткань вещественности) идеи, реконструкция в познающем сознании эйдоса предмета сквозь внешние, случайные, сугубо субстратные характеристики (noema как предметное содержание истинного знания). В пифагорейско-платоновской нумерологии монада обозначала неопределённую («чистую») сущность, форму как таковую, в то время как диада – неопределённую и неоформленную субстратность. Предметный мир как воплощение обоих названных принципов бытия мыслился как обладающий софийностью, т.е. преисполненностью умопостигаемого в распредмечивании смысла. В рамках неоплатонизма проблема соотношения материи и формы обретает звучание именно как проблема воплощения, артикулируясь в контексте концепции эманации, задающей мировой процесс как поступательное воплощение трансцендентного Единого (Блага) – в смысле наделения его плотью, отягощающей вещественностью, смешения с материей как смешения света с мраком. Истинное познание как постижение света (Единого, Блага) необходимо предполагает реконструкцию его в сознании в качестве распредмеченного («как можно говорить о мире, если не увидеть его идею?» – у Плотина). Идеи гилеморфизма оказали значительное влияние на развитие европейской философской традиции, включая классический, неклассический и современный типы философствования, задавая структурно-семантическую модель соотношения объектного и не-объектного бытия. Под последним вариативно понималось: во-первых, абсолютное бытие Бога: схоластика моделирует механизм креации как вещественного воплощения исходно наличных идеальных прообразов вещей в мысли Божьей (archetipium у Ансельма Кентерберийского, species в скотизме, visiones у Николая Кузанского и т.п.). В поздней схоластике конституируется парадигма осмысления креации как «развёртывания» (explicatio) Бога в предметный мир посредством Божественного «самоограничения» (ср. с эйдетической и структурирующей функцией предела и формы в античной философии). Обратным вектором этого процесса выступает «свёртывание» («implicatio») мира как снятие им своего предела (наличной предметной определённости (ср. с феноменом апейронизации у Анаксимандра) и возвращение в лоно Абсолюта как беспредельной полноты возможностей как потенциальных объективации (см. Николай Кузанский). Аналогичные гилеморфизму семантические фигуры обнаруживают себя и в рамках неотомизма в контексте креационной парадигмы онтологии (Ганс Мейер, Иоганн Гайзер и др.).