Несмотря на то, что раньше господствовало убеждение, что текст значит то, что имел в виду автор, поэт Томас Стернз Элиот (1888–1965 гг.) и другие пришли к выводу, что «лучшая поэзия – безличностна, объективна и автономна; она живёт своей собственной жизнью, совершенно отдельной от жизни её автора». Такое мнение, взлелеянное релятивизмом современной культуры, вскоре повлияло и на области, далёкие от поэзии. Изучение того, «что говорит текст», превратилось в изучение того, «что он говорит отдельному критику». Э.Д. Гирш убедительно показывает, что такое мнение вызвало целый ряд недоразумений: «Когда критики умышленно изгнали автора оригинала, они узурпировали его место (как установителя значения), что привело к некоторым нынешним теоретическим недоразумениям. Тогда как ранее был только один (установитель значения), сейчас их появилось целое множество, причём каждый их них обладал таким же авторитетом, как и другой. Изгнание автора оригинала как установителя значения стало отвержением единственного неопровержимого нормативного принципа, который позволял верно толковать текст... Ибо, если значение текста не авторское, то такое толкование не может соответствовать единственному значению текста, т.к. текст не может иметь определённого или поддающегося определению значения». Поэтому при изучении Писания экзегету необходимо как можно точнее определить, что Бог имел в виду в определённом отрывке, а не то, что это значит для меня. Если принять точку зрения, согласно которой значение текста – это то, что он означает для меня, то Слово Божье может иметь столько же значений, сколько оно имеет читателей. Также не будет основания сказать, что ортодоксальное толкование отрывка более верное, чем еретическое (действительно, различие между ортодоксальным и еретическим толкованиями больше не будет иметь значения). Как провести разграничение между толкованием и применением? Сказать, что текст имеет одно верное толкование (то значение, которое имел в виду автор), совсем не значит, что этот текст имеет только одно возможное применение. Например, повеление в послании Ефессянам 4:26–27 («Гневаясь не согрешайте: солнце да не зайдет во гневе вашем; и не давайте места дьяволу») имеет одно значение, но может иметь множество применений в зависимости от того, на кого гневается читатель – на служащего, свою жену или своего ребёнка. Точно так же обетование в послании Римлянам (8:39), что ничто «не может отлучить нас от любви Божьей», имеет одно значение, но будет иметь различные применения (в данном случае, по эмоциональной значимости) в зависимости от того, в какой жизненной ситуации находится человек. Взгляд, которого придерживаются исследователи по вопросу о точности толкования, влияет на их экзегезу. Таким образом, это – решающий вопрос для герменевтики. Второй спорный вопрос в герменевтике – это вопрос о «двойном авторстве». Ортодоксальный взгляд на Писание – соавторство; т.е. чтобы произвести богодухновенный текст, человек и Бог работали совместно (в соавторстве). Эта проблема подразумевает следующие важные вопросы: «Какое значение имел в виду автор-человек? Какое значение имел в виду Автор-Бог? Превосходит ли значение Автора-Бога значение автора-человека?» Вопрос о том, имеет ли Писание высший смысл (называемый также sensus plenior) по сравнению с тем смыслом, который имел в виду автор-человек, обсуждается многие столетия. Дональд А. Хагнер так высказывается по этому поводу: «Принять sensus plenior, значит признать, что есть вероятность большего значения ветхозаветного отрывка, чем то, которое осознавал автор оригинала, и больший смысл, чем тот, который можно определить в результате строгого грамматико-исторического, экзегетического анализа.