Об опережающем властвовании истока поэт говорит в гимне «Рейн»: «…Ибо Как начинал ты, так и пребудешь». Красоту он понимает в платоническом духе из высказывания Гераклита: «Великое определение Гераклита – единое, различаемое в себе самом, мог открыть только грек, ибо в этом вся сущность красоты, и пока оно не было найдено, не было и философии. Теперь можно давать определения: целое уже существовало. Цветок распустился: осталось разъять его на части» (у Платона в «Пире» это высказывание Гераклита истолковывается по аналогии с «внутренне напряжённой гармонией лука или лиры»). Как высшее единство, прекрасное, по Гёльдерлину, имеет онтологический статус: «Блаженное единство, бытие в единственном смысле слова потеряно для нас, и нам должно было его утратить, если мы хотели его достичь и добиться. Мы вырываемся из мирного «Одно и Всё» мира, чтобы вновь восстановить его через самих себя». Замечательным в этой связи исследователи находят понимание Гёльдерлином сопринадлежности поэзии и философии. Он вводит в немецкую поэтическую речь античный акростих, сочиняет, в основном, оды и гимны, создавая своеобразную гимнографию. Но в письме к другу Нейферу (12 ноября 1798 г.) самоиронично замечает по поводу «философской перегруженности» своих стихов, что неудачливые поэты, вроде него, почётно уходят в философию как в госпиталь. В то же время в «Гиперионе»  Гёльдерлин показывает, что без поэзии греки никогда бы не стали народом философов. Позже, в стихотворении «Память» он скажет: «Но то, что пребывает, устанавливают поэты». «Философия не родится из голого рассудка или голого разума, ибо она есть нечто большее, чем ограниченное познание существующего». Лишь поэзия, оплодотворённая светом божественной красоты, словно объемля философию, задаёт ей начало и конец. «…Философия, как Минерва из головы Юпитера, родится из поэзии бесконечного божественного бытия». И далее устами своего героя Гёльдерлин говорит: «Человек, который не почувствовал в себе хоть раз в жизни полную, чистую красоту…, в философии не может быть даже скептиком; его разум непригоден даже для разрушения, не говоря уже о созидании. Поверьте мне, скептик находит противоречия и недостатки во всех наших мыслях потому только, что ему знакома гармония безупречной красоты, которую нельзя постичь мыслью. Чёрствый хлеб, которым его благодушно потчует человеческий разум, он отвергает только потому, что втайне пирует с богами». В своём творчестве Гёльдерлин создаёт мифологизированный мир, окрашенный в пантеистические и платонические тона. В предисловии к «Гипериону» он пишет: «Пожалуй, мы все в конце скажем: “О святой Платон, прости нам! Мы тяжко согрешили перед тобой”». Говоря о пантеизме Гёльдерлина, исследователи указывают на влияние немецкого философа Фридриха Генриха Якоби (1743–1819 гг.), а также голландского философа Франса Гемстергейса (1728–1790 гг.) и немецкого натурфилософа и физика Иоганна Вильгельма Риттера (1776–1810 гг.): «Мы называли землю цветком неба, а небо – бескрайним садом жизни… Земля – неизменно любящая бога солнца…» По Гёльдерлину, дух природы (или жизнь) и есть любовь Земли и Неба, именно в этом пространстве человек перекрещивается с божественным. В «овнутреннем мире»  Гёльдерлина уживаются Аполлон и Христос, Дионис и Аллах, германская природа и эллинский дух (в XX в. мы встречаем близкий по всеохватности и глубине пантеон в поэтическом ансамбле «Русские боги» Даниила Андреевича Андреева). Если же говорить о влиянии Гёльдерлина на последующую философскую мысль, то, прежде всего, следует подчеркнуть взаимовлияние Гёльдерлина, Шеллинга и Гегеля.