В эти годы поэт ещё находится в поисках самостоятельного пути. Когда историки литературы говорят о молодом Гёте, то они имеют в виду пятилетний период, начавшийся в Страсбурге (апрель 1770 г.) и закончившийся переездом в Веймар по приглашению саксенвеймарского герцога (ноябрь 1775 г.). Это – годы феноменально быстрого раскрытия дарования поэта. Уже в Страсбурге (где он прожил до августа 1771 г.) Гёте поражает своих сверстников смелостью замыслов, богатством дарования, самостоятельностью творческих решений. Поэт и писатель Иоганн-Якоб-Вильгельм Гейнзе (1746–1803 гг.) писал о нём в 1774 г.: «Красивый 25-летний юноша, с головы до пят воплощение гения, силы, мощи, сердце, полное чувства, дух, полный огня, с орлиными крыльями». В Страсбурге Гёте встречается с И.Г. Гердером, увлечённо воспринимает многие из его новаторских идей – историзм, концепцию национальной культуры, интерес к Шекспиру. В ряде статей начала 1770 гг. он развивает идеи, близкие гердеровским. Критически оценивая современную ему немецкую литературу, Гёте видит её главную слабость в том, что ей недостаёт национального содержания. Как и другие штюрмеры, он порицает нормативную эстетику и принцип подражания. В одной из программных статей – «О немецком зодчестве» (1773 г.) – Гёте прославляет немецкую готику, видя в ней одну из плодотворных национальных традиций, и с уважением называет имена немецких мастеров эпохи Возрождения. Речь «Ко дню Шекспира» (1771 г.) – наиболее полное выражение культа великого английского драматурга, утверждавшегося в период «Бури и натиска». Гёте поражается мастерству создания Шекспиром характеров: «Да, Шекспир соревновался с Прометеем! По его примеру, черта за чертой, создавал он своих людей, но в колоссальных масштабах... и затем оживил их дыханием своего гения». По словам Гёте, именно характеры, созданные Шекспиром, остаются камнем преткновения для сторонников классицизма. Величие этих характеров Гёте видит в их глубокой жизненности: «...Природа, природа! Что может быть больше природой, чем люди Шекспира». Глубокий интерес к нему Гёте сохранил на протяжении всей своей жизни, о чём свидетельствуют романы «Театральное призвание Вильгельма Мейстера» и «Годы учения Вильгельма Мейстера», а также статья «Шекспир и несть ему конца» (1813–1816 гг.). Обращаясь к Шекспиру, Гёте отнюдь не призывал во всём следовать примеру английского драматурга. Поэт ставил конкретные задачи перед немецкой литературой своего времени, решение которых было уже подготовлено выдающимися просветителями XVIII в., и, прежде всего, Лессингом. Высоко оценивая его драму «Минна фон Барнхельм», Гёте видит особое достоинство в её близости к жизни. Исследователи обращают внимание и на те признания, которые делает Гёте позднее в своей автобиографии относительно воздействия на него в юные годы французского Просвещения. Штюрмеры не принимали материализма французских энциклопедистов, и Гёте говорил, что «Система природы» Поля Анри Гольбаха (1723–1789 гг.) разочаровала его, поскольку, по его мнению, в этой «скучной атеистической полутьме» исчезли и земля, и небо. Он порицает в этой философии «метафизику», обозначая этим термином умозрительность, схематизм представлений, и противопоставляет ей «живое знанье», как это полнее всего выражено в истории стремлений и борьбы Фауста. Однако скептическое отношение к французскому материализму не отражается на его высокой оценке Дени Дидро (1713–1784 гг.), имя которого он называет в одном ряду с Жан-Жаком Руссо (1712–1778 гг.): «Они направляли нас, заставляли нас держаться ближе к природе».