В июне того же года патриарх Московский Тихон (арестованный 12 мая 1922 г. и весной 1923 г. низложенный обновленческим «Вторым Поместным Всероссийским Собором»), в ответ на полученное им 6 июня 1924 г. письмо от представителя Вселенского патриарха в Москве архимандрита Василия (Димопуло) с выписками из протоколов заседаний Синода Великой церкви, писал патриарху Григорию: «Представитель Вселенской Патриархии, Глава Константинопольской Церкви, без всякого предварительного сношения с Нами, как с законным представителем и Главой всей Русской Православной Церкви, вмешивается во внутреннюю жизнь и дела автокефальной Русской Церкви… Всякая посылка какой-либо комиссии без сношенний со мною,… без моего ведома незаконна, не будет принята русским православным народом, и внесёт не успокоение, а ещё большую смуту и раскол. …Позволительно усумниться и в предполагаемой Вашим Святейшеством мере умиротворении Церкви – моего удаления от управления Церковью и хотя бы временного упразднения Патриаршества на Руси». Обращением от 15 июня 1923 г. патриарх Тихон предупредил клир и верующий народ Русской церкви о неправомощности распоряжений незаконной власти и безблагодатности «священнодействий и таинств» отпавших от церкви епископов и пресвитеров, а посланием от 2 апреля 1924 г. объявил о запрещении священнослужения и предании церковному суду бывшего Нижегородского архиепископа Евдокима и других главарей обновленческого раскола. Известно также, что после вступления на Вселенский престол патриарх Григорий VII решительно осудил действия раскольников, называемых им «незаконными захватчиками церковной власти Российской Церкви». Разделяя определения о пагубном расколе Обращения патриарха Тихона, патриарх Григорий VII называл Московского Первосвятителя «единственным законным высшим главою церковной власти Российской Церкви». Тем неожиданней явилось вскоре после этого заявления согласие патриарха Григория VII на приглашение обновленческого «Священного Синода Православной Российской Церкви», возглавляемого тем же бывшим Нижегородским архиепископом Евдокимом, выступить примирителем «многомятежной» жизни Русской церкви. С этой целью патриарх Григорий VII предложил Священному Синоду Константинопольской церкви изучить различные течения и направления «русского церковного движения» и содействовать их «умиротворению и успокоению», для чего направить в Москву особую миссию, «уполномоченную изучать и действовать на месте на основании и в пределах, определённых инструкцией». Основными условиями «умиротворения» Григорий VII поставил немедленное удаление патриарха Тихона от церковного управления и одновременное упразднение патриаршества в Русской церкви. Иными словами, не считаясь с судебной властью поместной Русской церкви, попирая священные каноны, Константинопольский патриарх намеревался реализовать не что иное, как незадачливые решения «живоцерковного собора 1923 г.». Священный Синод Константинопольской церкви, разделяя противоканонические взгляды Григория VII, принял соответствующие постановления и назначил четырёхчленную патриаршую миссию для поездки в Москву с вышеуказанной целью. Неканонические действия Константинополя по отношению к Русской церкви вызвали их решительное осуждение Предстоятелями поместных православных и некоторых инославных церквей, что, в конце концов, вызвало заявление Григория VII о признании им законным главой Русской церкви патриарха Тихона, об отсутствии будто бы даже мысли о возможном удалении патриарха Тихона от церковного управления, о совершенно нейтральных целях предполагаемой миссии и пересмотре самого вопроса её направления в Москву. И миссия действительно не поехала.