Выяснение и объяснение подлинной позиции Аристотеля по данному вопросу казалось ему весьма важным делом, поскольку «заблуждение» Аристотеля в вопросе о душе ставило под сомнение его авторитет в других философских вопросах. Пытаясь реконструировать позицию Аристотеля, Дионисий Картузианец, прежде всего, указывал на то, что не следует приписывать Аристотелю мнений, высказываемых его последователями. Как считал Дионисий Картузианец, по учению самого Аристотеля, душа бессмертна или, по крайней мере, неразрушима, и если ясного выражения этой мысли нет в текстах философа, то в них нет и свидетельств и о противоположной позиции. При этом, исходя из основоположений Аристотеля, можно доказать бессмертие души. Рассуждая о подобном доказательстве, Дионисий Картузианец находил ошибочной позицию номиналистов, которые считали, что бессмертие принципиально недоказуемо. Позицию Аристотеля он пытался представить как верную, по сути, но не обладающую полнотой истины вследствие недоступности для языческого мышления просвещающей силы благодати. Дионисий Картузианец находил ошибочными взгляды на природу души, высказанные Авиценной (учение о едином уме, существующем как отдельная субстанция вне человека), Аверроэсом и Александром Афродисийским (учение о душе как о материальной гармонии), и утверждал, что все эти мнения не только ложны, но и противоречат здравому учению Аристотеля, на авторитет которого их авторы ссылаются. Строя собственное доказательство бессмертия души, Дионисий Картузианец также прибегал к авторитету Аристотеля. Вслед за Альбертом Великим он цитировал положение “Этики” Аристотеля, согласно которому душа, стремящаяся к вечным благам и вечным совершенствам, не может сама не быть вечной. Одним из таких совершенств, согласно Аристотелю, является «созерцательное блаженство», и потому, как подлинный мистик, Дионисий Картузианец видел главное основание бессмертия человеческой души в её способности к созерцанию Бога и в её природном стремлении уподобиться вечному созерцаемому. Способностями души, призванными помочь ей по пути восхождения к Богу, Дионисий Картузианец традиционно признавал разум и волю. По его учению, разум первенствует над волей во всех областях познания и духовной жизни человека. Соответственно, волевой акт любви определяется мерой познания разума и не выходит за его пределы. При мистическом богопознании как высшем способе познания, доступном человеку, «остриё», или «кончик», ума (acies mentis, apex mentis) достигает непосредственного интуитивного созерцания (intuitio) Бога, однако даже в таком познании божественная сущность познаётся человеком не в своей «чтойности» (quid est), но лишь в способах её проявления (quia est). В подобном мистическом соединении с Богом ум человека забывает все сотворенные виды (species), в то же время на него не воздействуют никакие нетварные виды, поэтому такое состояние Дионисий Картузианец вслед за автором «Ареопагитик» характеризует как погружение в «Божественный мрак», тождественное ослеплённости Божественным светом, яркость которого не выносят естественные познавательные способности человека.