Р. Бультман писал: «”Я”» существует в полном смысле этого слова лишь в сфере соприкосновения с Богом, – посюсторонние формы бывания описываются в традиционных для экзистенциализма категориях заботы и страха. Вера как явление сугубо экзистенциальное размыкает грани заброшенности, – «”Я”» оказывается лицом к лицу с Богом». Последний понимается в этом контексте как «возможное подлинное бытие» “Я”, не суженное жёсткими рамками набора реализуемых в посюсторонней действительности социальных ролей, вынужденных и случайных, но предполагающее всю полноту экзистенциальных возможностей “Я”. В акте веры человек диалектически снимается Богом, обретая отношение к сверхчеловеческому. По словам К. Барта, «лишь через веру есмь то, что не есмь». Божественным усилием человеческая жизнь наполняется смыслом, который недоступен для человека ни в смысле целеполагания, ни даже в смысле постижения. Более того, человек, стремящийся к свободе воли, характеризуется диалектической теологией через категорию «греховности» (Р. Нибур). Последняя трактуется максимально расширительно: любое проявление активности и творческого потенциала есть греховное отрицание очевидной зависимости человеческой экзистенции от Бога. Наиболее ярко это проявляется в сфере истории, поскольку история выступает ареной столкновения человеческого волюнтаризма с волей Божьей. Диалектическая теология возвращается к классическому провиденциализму и актуализирует такой принцип исторического познания как «ирония истории» (Р. Нибур): человеческие иллюзии по поводу видения себя как творца истории, порождающие социальную борьбу и катаклизмы, неизбежно разбиваются о реальные результаты его усилий, которые всегда оказываются неотвратимо противоположными исходным человеческим замыслам и целям. Семантический разрыв между Богом и миром («пропасть» или «бездна» в терминологии К. Барта) оставляют человека наедине с земными проблемами и, возлагая на него всю полноту ответственности за свой моральный выбор, диалектическая теология принципиально становится в позицию невмешательства, постулируя невозможность решения мирских проблем теологическими средствами. С позиции диалектической теологии, именно в посюсторонней неприложимости веры и коренится её пафос. В этом смысле диалектическая теология есть попытка возрождения евангелической теологии с её ригоризмом веры, своего рода антипрагматическая переформулировка антикогнитивного тертуллиановского «верую, ибо абсурдно» – «верую, ибо тщетно». Радикализм классической диалектической теологии 1920–1930 гг. к середине XX в. практически исчерпывает себя и даёт о себе знать лишь в систематически последовательной концепции Р. Нибура, видящего возможность искупления вины человека, заключающейся в его потенции на независимость, на путях самосовершенствования (внутреннего «устроения духа») и жертвенности.